Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Играет воображение артиста – возбуждается воображение зрителя.

Артист должен быть человеком с юмором. Смеётся легко – плачет ещё легче. Идеал артиста: СВОБОДНАЯ, НЕПРИНУЖДЁННАЯ ЛИЧНОСТЬ. (О па-на! Должен быть, конечно, если его не пугают ежедневно.)

«Смысл обучения: вернуть взрослых к детству, к собственной человеческой сути. Детство, (но не инфантильность!) – свобода от предрассудков, вера в то, что есть, было, будет, лёгкая переключаемость из одного состояния в другое. ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ УСТРЕМЛЁННОСТЬ, ОШЕЛОМЛЯЮЩАЯ ПОДВИЖНОСТЬ. Нельзя приобретать кругозор, знания, умения, мудрость за счёт детскости. Но, возвращаясь к детству, идите к зрелости, мужеству.»

25.10.70

Наблюдение – этюд исключительный, отобранный, особо интересный – открытие невероятного. ПОДСМОТРЕННОЕ. Наблюдение проходит всеми путями подлинного процесса, но – усложнено. Наблюдение – этюд на более сложном уровне. Мы это видели, нас это волнует. А вы всё обозначаете.

«Художественный опыт не адекватен жизненному. Нельзя враждовать с жизнью и людьми. Нельзя воображать, что ты благороднее, возвышеннее, чем другие.»

(Это уже ко мне лично: самый тяжёлый характер в классе. Причина – высокомерие. Раздражимость от того, что «недооценивают».)

05.11.70

«Профессия требует соединения наива, неприспособленности, неискушённости с трезвостью и исключительным здравым смыслом! Можно не принимать порядок вещей, но понять его и уважать. Цель не достигается однообразно. Вы обязаны быть заинтересованы в том, чтобы я ругал вас за смелость. Чтобы стать человеком, имеющим право пророчествовать, влиять на сознание других необходимы: трудовая дисциплина, человеческий облик, мораль, трудолюбие. Остальное прилагается. Природа чувств проявляется в природе общения.»

Что я поняла за второй курс.

Когда работа, что называется, «греет», – внутренний текст идёт сам собой. Если надо нарочно заинтересовывать себя – необходимо огромное усилие, чтобы вызвать его. Но даже и тогда, когда вн. текст идёт, что-то ещё, чего я не поняла, мешает. Откуда игра в «светскую даму»? Это контролировать не могу. Отсюда – неуверенность. Хочется начать второй курс сначала, не освоено умение вести вн. текст. Сейчас страшно браться за какую-нибудь работу – кажется, что без этого навыка ничего не смогу. Надо искать комедийные, характерные куски – на них лучше всего проверяется школа. НЕ ИСКАТЬ ВНЕШНЕГО – оно придёт само, если двигаться к цели и думать от лица человека, которого играешь. Если поймать образ его мышления в каждой конкретной ситуации, характерность придёт сама. Комедийные куски – сильное испытание умения верить в предлагаемые обстоятельства. Обычно я колюсь, когда смешно, не выдерживаю. Это ещё надо освоить.

Дневник ведёте лениво, без усилий. Впечатлений много, мало анализа. Выводы по второму курсу поверхностны. Где записи 4-го семестра? 3 – З. Кор. P.S.Ожидания могут не состояться. Будет горько и мне.

ДОКТОР:– Простите, но я устал. Так много правильных слов…

– Ну да.

Я нарочно не сокращала весь этот блок, несмотря на повторы. Именно так обрушивались на нас эти прекрасные формулировки, правильные и недосягаемо совершенные, для меня абсолютно непостижимые. Думаю, что не для меня одной. Только две однокурсницы убедительно существовали на площадке: Галя Михайлова и Оля Лысенкова, и обе – за счёт изначальной, врождённой естественности, незамутнённой лишними знаниями. Остальные болтались в подвешенном состоянии, неспособные найти опору и помочь друг другу. Но знание пришло потом, потом, намного позже, уже после окончания института, когда нашлись люди, старший курс, объяснившие мне простыми словами, на конкретных и понятных примерах все эти страшные термины: подтекст, действие… В самом деле, как неопытный студент может точно найти действие, как режиссёр, никогда не побывавший в нашей шкуре может объяснять, что такое внутренний текст, который, к тому же, должен быть интенсивным? Нет, Нет, нет никакого внутреннего текста! Теория, теория в словах, и неосознанный и бессмысленный повтор одних и тех же физических действий. Полагалось, что от количества выходов на площадку зависит озарение. Но не получалось. Одно существовало совершенно отдельно от другого. Простите, учителя, я много лет разбирала эти завалы и выработала на их основе простые и понятные рекомендации. Может быть, когда-нибудь, если будет востребовано, напишу брошюрку. А главное – игровое самочувствие должно возникать в радости, а не в унынии!

Дневники за второй курс утрачены, но, думаю, потеря невелика: там те же самокопания, борьба с собой и окружающим миром, который никак не хотел подстроиться под мои о нём представления. Нас постепенно стали выводить на большую сцену. Сначала – конечно же, «Конёк-горбунок», поставленный ещё при Брянцеве, потом – «Наш цирк», «Сказки Пушкина». Неотвратимо произошло то, от чего нас так долго ограждали: встреча с актёрами, среди которых еще много было стариков-основателей, и со старшим курсом, о котором надо сказать отдельно. Это был фантастический курс, весь состоящий из ярких индивидуальностей, находящихся в состоянии непрерывного соперничества и монолитного сотворчества. Когда они заходили в «наш» предбанник, мы здоровались вставая. Предбанник был расписан Гошей Антоновым, и мы бросились расписывать окна и оставшиеся стены. Я удивлялась тому, как странно складываются как бы случайно собранные группы: в классы школе – наши «А» и «Б» – разительно отличающиеся по внутренней сути, курсы… Не может быть, чтобы педагоги сознательно собрали в одном случае – сплошь молодых звёзд, в другом – закомплексованных, рефлексирующих, или, в худшем случае, беспросветно глупых. Подозреваю, что эти компании складываются опять-таки, по чьей-то неведомой воле, чтобы пройти по жизни примерно одной дорогой. Да, в нашем случае, все возвышенные призывы звучали напрасно: мы ничего не были способны создать. Мы плелись вслед старшему курсу, в лучшем случае повторяя ими созданное. Даже наблюдения, составившие костяк «Открытого урока», вовсе не были наблюдены, а талантливо сочинены теми же старшекурсниками. Перед глазами стоит Гошино «И я бы мог!», наблюдение, не вошедшее в спектакль. Дядька подзывает пацана, достаёт м аленькую, стакан: – Будешь? Понимаешь, талант, это – как деньги: либо есть, либо нет! Пей! Вот я бы мог! И ты бы мог! Но… Гоша, Гоша… Как будто сам себе накаркал.

Однокурсник Юра Ильин, будущий лауреат Госпремии, был тогда реальным кандидатом на отчисление. Высокий, с широченными плечами и огромными голубыми детскими, всегда встревоженными глазами, он был патологически нервен и зажат. Казалось, что как солдат Урфина Джюса, он не владеет деревянными негнущимися ногами, а если упадёт – то плашмя, и обязательно проломит пол. Он предложил Марусе сыграть какую-то американскую новеллу на двоих, и рискнул привести в качестве режиссёра старшего коллегу. Вот тогда в её жизни и появился Кира Филинов, но Маруся не оценила жеста Судьбы. Отрывок сыграли, её с Ильиным не отчислили. Можно было жить дальше.