Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Маруся опять была разочарована. Ещё когда в детстве читала Гюго, она представляла себе, как войдёт в пустой Нотр-Дам, ляжет ничком на холодные плиты, мощно зазвучит орган, и душа её улетит ввысь, достигнет тех эфиров, где раскрывается истинное знание и достигается блаженство… У собора толпы негров торговали своими идолами, внутри было не протолкнуться от туристов, к тому же, надо было следить за тем, чтобы не отстать от группы, а когда Маруся всё-таки, отстала, как партизан прячась за колонной, чтобы купить и поставить свечку, кто-то из соотечественников тут же донёс, и на выходе Марусю встретил суровый взгляд партийного толстопузика: – Вы что, – верующая? Пришлось оправдываться. Лекций было много, но их никто не слушал. Но разве советскому человеку, попавшему в Париж с двумястами с чем-то франков, (что было эквивалентно 37 рублям, которые можно было обменять) было до того, что размер стихов Верлена подобен его хромающей походке? Да, мы жили в латинском квартале, да вокруг были музеи и дворцы, но на эти 37 рублей надо было привезти из Парижа что-то такое, чтобы не было мучительно стыдно перед друзьями, потому что на Родине тогда ничего приличного нельзя было купить из одежды. Да что там! Не было туалетной бумаги. Маруся украла рулон в гостинице и с гордостью пользовалась некоторое время дома. Только одна питерская девушка плюнула на всё, (может, могла себе позволить) и на все двести с лишним франков сделала себе стрижку и укладку. Маруся же, под руководством более опытной подруги, как только объявляли перерыв, неслась с ней через весь город по Севастопольскому бульвару пешком, потому что автобус был слишком дорог, на Монмартр, в знаменитый «Тати». По дороге, правда, много чего можно было увидеть. Утром вдоль Бульвара расставляли рыбные лотки, с соответствующим запахом, днём они уже были убраны, и вода, ручьями стекающая по мостовым, уносила оставшийся мусор. Вечером из окон высовывались счастливые люди, размахивающие простынями с победным криком: – Только что из употребления! Но Маруся первое время ходила по улицам не отрываясь от «пятёрки», шарахалась от тех, кто пытался заговорить, и с тоской смотрела на тех свободных, праздных счастливцев, что сидели за столиками кафе. Может быть, они не так уж были и счастливы, эти люди, может быть, если бы у Маруси вдруг оказались бешеные деньги, и она заказала бы себе чашечку кофе, и села бы наблюдать за проходящей мимо толпой, она не почувствовала бы себя ни свободной, ни счастливой, но поскольку Марусе это было абсолютно недоступно, в душе укоренилось понятие Праздника, который проходит мимо. Это особенно остро почувствовалось 14 июля, в день Независимости. Да, группу днём отвели посмотреть на дефиле, кто-то даже одолжил бумажный перископ, систему зеркал позволяющую, разглядеть конных кирасир над головами толпы. А вечером, на Елисейских полях, Маруся по незнанию прошла над решёткой вентиляции, и когда горячий воздух поднял её юбку, как радостно вопила толпа поджидающих жертву мужчин! Праздник гулял по улицам. Возбуждение, музыка, за углом в узкой улице Латинского квартала на столе танцевала гречанка – владелица кафе, а через десять шагов – марокканка, и всё это с запахами кухонь всего мира, сливающихся в один зазывный запах Парижа. А по ночам – в узких двориках женские крики, на один из которых среагировали наши партийцы, выпившие уже нашу водку и закусившие нашей сырокопчёной: они бросились спасать женщину! им объяснили, что спасать не надо.

В тот год французы ещё не экономили деньги на распространение своей культуры. Группу отвезли на автобусе в древнюю столицу Тур, в Орлеан, показали замки Луары, Версаль… Конечно. это незабываемо, но… По дороге из Орлеана шофёр включил радио, и Маруся впервые услышала «Индейское лето» Дассена. Вернее, самое начало, потому что всё остальное было заглушено громким хором педагогинь из Николаева; «Ты казала у субботу…» и так всю дорогу…

Нет, глоток свободы всё-таки, был. Во первых, руководители дважды сводили всю группу в кинематограф: один раз на «Эмманюэль», другой раз на «Ночь оживших мертвецов». И ещё один поход был знаменателен. Вся пятёрка во главе с голубоглазым комсомольцем отправилась вечером на пляс Пигаль. Для ознакомления. Тесно прижавшись друг к другу, советские молодые люди с ужасом рассматривали зазывные рекламы стриптиз клубов и стоящих в тесных переулках женщин, некоторых в школьной форме не по возрасту. В какой-то момент обнаружилась пропажа главной опоры комсомольской ячейки – единственной особы мужского пола. Маруся, как самая отважная, вызвалась вернуться и найти пропавшего. Но стоило ей отойти от группы, как от стены отделился седой импозантный незнакомец, который схватил Марусю за руку с криком: – Я вас ангажирую! Может, это была сама судьба, но у Маруси не было времени на размышления, в конце концов, блядью можно быть и на родине, кто знает, что лучше? Она рванулась, пробежала несколько метров и обнаружила комсомольца, стоящего без признаков сознания в центре магазина секс игрушек. Хозяин магазина в это же время не отрывался от чёрно-белого телевизора, по которому транслировали советский фильм про войну. Потрясённый юноша был водворён в группу и всё, как всегда закончилось в 11 вечера тотальным контролем. Но, товарищи, не на тех напали! Не могла Маруся так бессобытийно провести две недели в Париже. Вот же оно было тут, рядом, на соседней улице! Праздник, который всегда с тобой!

Через некоторое время один из московских, высокий, со скошенным лбом и сильно выдающейся нижней челюстью, стал оказывать Марусе знаки внимания. Она, в свою очередь, заметила, что этому человеку позволяется то, что не позволено другим. Маруся поинтересовалась, чем же занимается её новый знакомый. – Распространением революции во всём мире, – был ответ. Считайте Марусю беспринципной, но, когда остаются считанные дни, а ещё не посещена могила Эдит Пиаф!… С новым знакомым можно было не соблюдать комендантский час. Нет-нет, никто не пошёл в «Максим» есть улиток! У Шатле была распита бутылка армянского коньяку, а потом весь вечер сидели в пустом зале кинотеатра и смотрели такое медицинское порно, от которого до сих пор тошнит. анекдота: – «не теребенькай, мать, процесс Следующий вечер, в отместку за порно, Маруся решила посвятить посещению Пер-Лашез. Но, поскольку вечер был уже поздний, а ходить приходилось пешком, до кладбища не дошли и заблудились в совсем не туристических кварталах. Но у распространителя революций было не 37 поменянных рублей, поэтому, когда ноги уже отваливались, зашли в первую попавшуюся забегаловку. У Маруси была идея-фикс. На встречах с коммунистами были уже попробованы «Пастис», «Рикар», – а абсента не было! Как уехать из Парижа, не попробовав Абсента? Мсье, Абсан, Абсан! (отсутствующий по созвучию). Кивает головой, не понимает, конечно же, не француз, араб. (Только вернувшись домой Маруся узнала, что абсент запрещён во Франции с 1945 года), что делать, взяли что-то. Тут же подсаживается мужичок. Работяга, мойщик окон. Выясняет, что мы из России, вырывает из рук приятеля пачку Марльборо, (это капиталистическое) вставляет ему в руку «Голуаз»: – Это наше! И долго распространяется по поводу того, что, ему на всё насрать, наплевать и растереть, потому что он платит налоги. Вдруг неожиданно говорит разведчику, глядя на Марусю: – слишком секси. Вырвались с трудом, потому что работяга, узнав, в каком квартале гостиница, закричал: – Слишком дорого! Предлагал поселить в дешёвой гостинице поблизости, закорешиться, и никак не мог понять, почему таким симпатичным ребятам необходимо вернуться в свою гостиницу к определённому часу. Марусю очень развлекла эта встреча. Колорит живого языка, Париж не глянцевый, а, главное, Париж не открытка, не миф, не мечта, а реальное место, в котором живут… Хотя… И негры у Нотр-Дам были реальностью, и до сих пор Маруся не знает что лучше: представлять себе обычный город, полный работяг и арабов, или сохранить в душе миф, мечту, недостижимый край, по которому тоскуешь который снится по ночам, а просыпаешься в слезах… Ведь в Париже в тот же момент была и другая, уж совершенно недосягаемая и непонятная советскому человеку жизнь: жизнь богатых, о которых Скотти говорил, что они другие, может быть, их Париж и есть тот самый? А ты, совдеповка с двумястами франков и чекистом в компании будь счастлива, что беседуешь с мойщиком стёкол.