Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Но, тем не менее, быт налаживался, Юре подарили деньги на мебель. Марусе очень хотелось принять участие в меблировке жилья, она пропадала в комиссионке на Марата, оглаживала резные зеркальные шкафы, любовалась тонкими этажерками из бамбука, всё это тогда, в 76-ом, не ценилось народом, переселяющимся в тесные новостройки, стоило копейки…

Но у Юры было собственное представление о комфорте: стенка, как у мамы, письменный стол, а на нём – неизменная пишущая машинка с заправленным чистым листом.

Маруся попросила только: – Можно я сама всё буду раскладывать по полочкам в шкафу?

Бедный Юра! Он так разрывался на части! Он, по сути, был совершенно буржуазен, он мечтал о комфорте и белом БМВ, но богемный образ жизни был навязан ему имиджем писателя из андеграунда, и Юра натужно играл свою роль, покоряя сердца страшненьких швейцарских студенток, впервые увидевших так близко страдающего русского гения.

Маруся была не в теме. Она была занята своим местом в искусстве. Наверное, это было очень несправедливо по отношению к Юре, но восхищения по поводу его творчества она не испытывала, в рот с восторгом не смотрела, равнодушно принимала знаки внимания. Не любила.

Сентябрь 1976

На целый месяц театр приехал на гастроли в Куйбышев. Жара. Песчаный берег Волги. Гостиница «Россия», – внизу – пристань, с которой под «Славянку» уходят речные пароходики. В магазинах – венгерский вермут «Кечкемет». Весь день делать нечего, все развлекаются, как могут, в основном, – пьют. Одни открыто, другие, по выражению Уржумовой – «под одеялом».

Художественный руководитель собирает труппу: – «Устроили тут Мацесту, ширинки расстегнули, бутылки – на стол!» но как уследить за этой распоясавшейся молодостью! Маруся, будучи несвободной, пила вермут в номере одна, читала «Идиота» и, не выдерживая накала страстей Аглаи и Настасьи, иногда швыряла книгу о стену.

«Моя маленькая!

Извини, что долго не мог собраться и написать. Первые недели сентября были похожи на увлекательную погоню за собственным хвостом. А, кроме того, я надеялся на командировку. 12-го я здорово простудился, но не придал значения соплям и 14-го вечером свалился с такой температурой, что вынужден был проваляться на диване до конца недели, – хорошо, что холодильник был наполнен припасами. Лечился мёдом, мясом да португальским портвейном. Вчера как-то сразу стало легче. так легко, что я даже отправился в Павловск гулять в парк. Прихватив по дороге килограмм винограда, который заменил мне обед. Вечером выпил (У Жени Маркова дочка родилась), и в 11 вечера уже спал.

Сегодня утром убирал комнату, гулял в Александровском саду, завтракал и катался на речном трамвайчике. В буфете на катере купил блок «Феникса» (в городе проблема сигарет). Сидел на верхней палубе и был единственным пассажиром.

Погода стоит отличная, солнечная и холодная, – всё красиво и грустно.

Простуда отодвинула меня от работы, от намеченных дел. Наблюдаю собственную растерянность. Но, предполагая уехать в Хибины, я ничего не намечал, поэтому ничего не сорвалось. Завтра включусь, и всё завертится. (встаю в 7 утра)

В Ульянке нормально, купили радиолу, с папой перезваниваемся через день. Он чувствует себя хорошо. Не забудь поздравить брата с Днём рождения.

Нина Катерли написала хороший рассказ. Иногда катает меня на машине.

Илью Левина жестоко избили при странных обстоятельствах. Ю. Вознесенскую, Н. Лесниченко и двух художников арестовали за изготовление антиправительственных лозунгов и плакатов. Обыски.

Мама ничего не пишет из Гудаут. Наверное, купается.

Нашёл потерянную в прошлом году французскую рубашку.

Новая проза всем сильно нравится – это не лучший признак.

Иногда хочу поехать в Пулково и залезть в Куйбышевский самолёт, билеты продают свободно. В такие моменты отправляю себя в кухню мыть посуду или прогуливаюсь по бульвару. Вообще. довольно хлопотно управлять прихотями этого типа (себя). Бедная моя Машенька, – теперь я понимаю, каково тебе было со мной.

Спать привык у стены. Пользуюсь одной подушкой. О тебе не спрашиваю, всё равно ты не напишешь.

Да и осталось-то несколько дней.

Уже жду. Целую. Твой Симба»

Маруся не была очень заботливой женой, и каждый вечер отворачивалась к стене, где на уровне её глаз была наклеена фотография из журнала «Америка» – стая чёрных птиц, догоняющих стаю белых, и надеялась, что в эту ночь просто тихо уйдёт в свои сны. Ну что делать? Любовь – это запахи. Никто до сих пор не разгадал загадку этой химии.

Иногда случались и скандалы по этому поводу. Однажды, конечно в присутствии многочисленных друзей, Гальперин бегал за Марусей с тупым столовым ножом в руке с криком: – «Ты не досталась мне, так не доставайся же никому!»

Юра страдал и жаловался другу – будущему сексологу, который укреплялся во мнении, что Маруся – стерва. Может, так оно и было, может, так оно и есть, ведь если ты – стерва, то это – неотъемлемая часть твоего образа жизни, основа твоих отношений с людьми.

А ещё – как-то Маруся вопила по какому-то поводу, как капризный ребёнок. Юре захотелось, чтобы стало тихо. Он взял Марусю за горло и немножко придушил. Когда дыхания почти не стало, Маруся спокойно подумала: «А, вот оно как будет!» – и затихла. Может быть, именно это и спасло и её, и Гальперина. Синяки на шее потом долго не проходили.

ДОКТОР:– Детский сад какой-то!

«Марина!

Прости, я не могу мучить тебя. Больно отказываться – ты для меня единственная женщина сегодня. Наверное, мы оба сделали не всё возможное, но ведь всего сделать и нельзя.

Надеюсь, мы останемся друг для друга тем, чем всегда были, и что так глухо заслонил безобразный психоз.

Твой Юра»

Марусю опять отправили избавляться от ребёнка, а вскоре поставили перед фактом: у Гальперина серьёзные отношения со швейцаркой, он собирается жениться, получить гражданство и стать вторым Набоковым, и Марусе пора возвращаться к папе.

Все слова о любви… Можно было бы хотя бы комнату оставить… она вернулась в собственность государства, а Маруся так и не обрела независимости…

«На помойке ты родилась, на помойке и помрёшь!» – кричал будущий Набоков.

Маруся вернулась в свою Ульянку. И просто поплыла по течению дальше.

ДОКТОР:– Вы не пытались уже как-то включить мозги? Ведь вы наступали на одни и те же грабли?

– И Марусе предстояло ещё не раз наступить на них. А что было делать? Она совсем не могла врать и приспосабливаться. Всё всегда было написано на её лице, а душа не терпела никакой фальши. Называйте это как хотите: завышенная самооценка, гордыня… Всё это пустые слова, когда всё нутро восстаёт и не позволяет поступиться ни каплей своего достоинства.