Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Не новые мысли, прямо скажем… Но суть-то в том, что разговоры наши – пустые, ибо ничего мы не решаем в этом хаотичном, бессмысленном процессе смены поколений, борьбы за существование и ухода… ухода…

Но Серёжа считает, что, раз само понятие «зло» сформировалось в сознании людей, стало ёмким и конкретным, то процесс пошёл, это – симптом приближающегося светлого будущего. И Путя ждёт этого света, правда, по другой причине: ему кажется, что дойдя до идеи – «Только зло побеждает зло» – человечество должно придти к новому качеству, т, е, слишком много зла – это уже хорошо. Но теперь я уже плохо помню, что там ещё было.

А что было 27-го? 28-го – творческий вечер в оперной студии, а у него – день рождения (25 лет), но, слава Богу, мы не встретились. 29-го шёл снег, и я лежала весь день, а вечером поехала на Путин спектакль по Вийону. И замечательно, потому что об этом стоит поговорить. Дети импровизируют, пока беспомощно, но это должно вырасти обязательно. Сейчас они увлечены, естественны, интересны, и в этом уже есть театр. Мне предложили показать там «Лику» (В доме Перцева, где теперь театр Левшина), но я боюсь, что уже неспособна на непосредственность, меня там не примут. Хотя, надо пойти на это.

Потом поехали к Серёже и всю ночь проговорили. Обо всём.

Вот несколько идей. Серёжа: «Мысль, это, как зрение, не мыслящий – слеп, мысль развитая открывает глаза и после смерти начинает самостоятельную жизнь. Надо довести мышление до возможного совершенства: в этом суть и предназначение...» Кажется, он верит в то, что люди смогут так отточить мысль, что окажутся способными воскресить всех.

Я не верю в это, но даже иллюзорная возможность узнать друг друга мыслью после смерти – утешительна. Много говорили о смерти. Путя считает, что надо действовать, а не мыслить, но возможность бессмертия тоже принимает. Я им всё рассказала про себя, главное – про то, что хочу и не могу любить: замкнута на себе, про себя, для себя… Хочу и не могу верить и знаю столько дерьма, высокомерия и слабоволия в себе, что мучительно самое себя переношу. Они сказали, что всё это нормально, как у всех, но, во всяком случае, Серёжа испытал это два года назад, и так же был высокомерен. И всё это расплата за лёгкие успехи в детстве и юности, и он выжил… А вот что ему помогло – я забыла, мне это не поможет, я – женщина.

А утром уже был спектакль, после которого начался бред, и мрак, но это потом – надоело!

Пережить ещё одну катастрофу? Как? Вмешалась сама судьба. Ещё по весне в театре появилась ассистентка по актёрам с «Мосфильма». Походила по театру, увидела Марусину фотографию, позвонила: «Вы можете быть такой, как на фото?»

Вызвали на пробы. Режиссёр Поляков производил странное впечатление. Он как будто подчёркивал свою духовность и полную независимость от материальных благ тем, что носил отвисшие почти до колен старые брюки, выцветший плащ и потерявшую форму фетровую шляпу. Под стеклом на его столе красовалась цитата: «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь…» Марусю он снимать не хотел, искал свою идеальную актрису. Маруся это почувствовала, и когда попросили просто подыграть другой актрисе, разобиженная, решила не играть вообще ничего, тем более, что текста не было. Летом подруги пригласили в Сочи. К концу августа, уже ни на что не надеясь, Маруся услышала по телефону: – Вас утвердили! (как киношники находят актёра, где бы он ни был, когда нужен! И как в упор не видят, когда ты стоишь прямо перед ними, в другом случае.) Марусе молча осела на стул. Потом выяснилось, что утвердил Марусю худрук объединения Юлий Райзман. Ему надоело ждать, пока Поляков найдёт свой идеал, он посмотрел те самые пробы без слов, когда Марусю, оказывается, снимали, а она ничего не хотела играть, но её лицо жило помимо её воли собственной жизнью, отражая всё воспринятое. – Либо вы утверждаете эту актрису, либо я закрываю картину! – сказал Райзман, и Поляков наступил на горло своей песне.

Как ни странно, на этот раз Марусю в театре отпустили, и она надолго, с редкими наездами в Питер поселилась в гостинице «Мосфильмовская». Спасением для Маруси оказался партнёр – Володя Пучков, тогда уже очень известный, опытный, чуткий, владеющий профессией. С первого же дня он стал опекать Марусю, вселил уверенность. Вместе они разобрали историю и выстроили её. Володя сделал режиссёрскую работу, и потом тщательно следил, чтобы Марусю не занесло в сторону. В день Лёшиной свадьбы зарёванную, не способную ни к какой работе Марусю утром встретила на вокзале ассистентка. Володя тут же оказался рядом. Он не оставлял её и потом, и днём и поздно вечером, после съёмок. Правда, он был женат, и его увлечения партнёршами по кино плохо сказались на его семье. Должа ли Маруся винить себя в этом, ведь она была далеко не единственной. Однажды Володя приехал в Питер на пробы, хотел повидать Марусю, но почему-то оказался у другой своей партнёрши по фильму. Через некоторое время та безропотно пошла на аборт, кляня себя же за «блядство». После первых десяти съёмочных дней редакция объединения выпустила официальный отчёт, в котором было написано: «главным достижением считаем назначение МЛС на роль Любы».

Надо было снимать кульминационную сцену. Маруся спросила Полякова: – Что мне тут делать? (Любимый вопрос актёра, так ненавидимый режиссёрами).

Алексей Валентинович сказал: «Понимаете, Маруся…» Дальше была та самая игра глазами, которая, как говорят, была свойственна провинциальным барышням: в угол, на нос, на предмет… – «Понимаете, Маруся, эта сцена – боль и несчастье судьбы вашей героини…»

В первый раз, неожиданно для себя, Маруся разразилась площадной бранью: «Вы хоть понимаете, что пришли на съёмки не готовым!»

Режиссёр хлопнул дверью и ушёл. Потом подошёл оператор: «Если пропадёт съёмочный день, вам придётся его оплатить!»

«Вы решили, откуда снимать?»

«Да!»

«Снимайте!»

В принципе, режиссёр мог больше не появляться на площадке, никто его не замечал. Правда, потом он хвалился, что открыл Марусю для кинематографа.

Московские знакомые решили устроить Марусину судьбу. Её познакомили с известными в избранных кругах холостяками: переводчиком и режиссёром, сыном известного писателя. В Марусиной судьбе все живо приняли участие. И сами ухаживали, и знакомым Марусю показывали. Однажды привезли к очень перспективному переводчику – международнику. Он соблазнял Марусю, фотографируя её «Полароидом». На снимках она, действительно, похожа на невесту на выданье в стиле художника Федотова: напуганная и растерянная.

Маруся долго крепилась, но Настасья Филипповна в ней взяла верх: на улице благожелателям всё было высказано про, то, как «продают».

Опыт в кино сильно изменил её. Ушла сковывающая зависимость от Мастера. Наконец появилась та самая, ради которой всё – возможность наслаждаться пребыванием на сцене.