Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

У дома № 2 охрана услужливо отворяла дверцу автомобиля, затем служебный подъезд. Поднимался в предназначенном начальству лифте. Входил в кабинет с лепным потолком, выходящими на площадь окнами, никогда не топленным мраморным камином, зеркалом в простенке, барельефом Сталина. Выслушивал от помощника распорядок очередного дня, прочитывал сводку за прошедшие сутки. Так бывало изо дня в день, часто и в праздники, воскресенья. Закончив лишь четыре класса, тем не менее глубоко, всесторонне оценивал самую запутанную, казалось, неразрешимую тупиковую ситуацию, предвидел многое, что не умели сотрудники с высшим образованием, мыслил аналитически. Обладая феноменальной памятью, хранил в уме сотни фамилий, дат. Удивлял женский пол галантным обхождением, пользовался неизменной взаимностью. В бытность заместителем наркома внутренних дел курировал пожарную охрану, внутренние и пограничные войска. В начале Отечественной Сталин доверил руководство особыми отделами. Спустя два года был назначен начальником нового Главного управления контрразведки, Наркомата обороны, с легкой руки Сталина получившего наименование «Смерть шпионам» (СМЕРШ). Виктор Семенович скрывал переполняющую его радость, оттого что заполучил громадную власть и подчинение напрямую лишь вождю. Поднялся на вершину пика непримиримой борьбы двух мощнейших разведок и контрразведок — советской и германской, последняя забрасывала за линию фронта свою агентуру из числа завербованных пленных, одни немедленно приступали к работе, другие вживались в новую обстановку, чтобы действовать позже, третьи спешили сдаться. С победой в Сталинградской битве СМЕРШ переигрывал абвер в первую очередь при контрразведывательной деятельности в немецком тылу. К концу войны занимался фильтрацией освобожденных из лагерей, побывавших в плену военнослужащих Красной Армии, угнанных в Германию гражданских лиц, выявлял служивших во власовской армии, немецкой вспомогательной полиции старост, сотрудников оккупационной администрации, кто добровольно или по принуждению служил врагам.

При любых, даже опасных обстоятельствах оставался спокойным, демонстрировал подчиненным завидную выдержку. На одном из собраний отчитал сотрудника, проявившего на фронте малодушие, граничащее с трусостью, передал его в трибунал, в другой раз отправил под расстрел посмевшего присвоить отобранное у пленного обручальное кольцо. Строго спрашивал за липовые отчеты, протоколы. Неоднократно выезжал на передовые, не прятался от артобстрелов, налетов вражеских бомбардировщиков, справедливо хвастался, что СМЕРШ в курсе буквально всего планируемого ведомством адмирала Кана-риса. Гордился полководческими наградами — орденом Кутузова 1-й степени, двумя орденами Суворова 1-й и 2-й степени, умалчивал, что один получил не за подвиги на фронте, а за депортацию коренных народов Северного Кавказа. Сразу после Победы было присвоено звание генерал-полковника, спустя год сменил Меркулова на посту министра госбезопасности, что никого не удивило: кому еще руководить чекистами, как не создателю СМЕРШа, во всем удачливому, и главное, любимчику Сталина?

Приятные воспоминания грели душу, помогали забыть об экзекуциях, перенесенных унижениях, изрядно затянувшемся следствии.

Абакумов не догадывался, что о его отказе давать точные ответы на поставленные вопросы знает Берия, который недолюбливал ретивого генерала. Лаврентий Павлович знакомился с поступающими из тюрьмы документами, передавал их Сталину и как-то услышал:

— Почему не установлены связи Абакумова с иностранцами? По какой причине не работают с его женой? Следствие тянется со скрипом, как телега с несмазанными колесами, ленивой клячей. Поторопи Игнатьева.

Берия произнес: «Карги, батоно» (Хорошо, господин. — груз .), и из своего кремлевского кабинета позвонил Игнатьеву. Не поздоровавшись, передал указание вождя, от себя добавил, что за невыполнение у многих полетят головы, и первым ее потеряет новый главный чекист.

Следствие завертелось с новой силой, Абакумова стали выводить из камеры каждую ночь, порой и днем. Допросы длились по 10–15 часов, следователи сменяли друг друга. Как зафиксировали в протоколе 28 апреля 1952 г., допрос занял 14 часов. Вопросы повторялись или варьировались. Подследственный отвечал уклончиво или вступал в спор, разбивал обвинения, не оставлял от них камня на камне.

В о п р о с. По какой причине недопустимо затягивались сроки проведения следствий?

О т в е т. Это делалось по оперативным соображениям, например, весьма сложное дело генерала Телегина и с ним восьми человек. Нe было возможности завершить в назначенный срок, требовалась более тщательная работа, нежели та, что была с Жуковым.

В о п р о с. Вашими сотрудниками систематически нарушались оформления протоколов. С какой целью грубо нарушали инструкцию?

O т в е т. Инструкция устарела, пора было ее отменить.

В о п р о с. Голословно отрицая служебные преступления, подтверждаете свою враждебность к ВКП(б), Советскому государству? Когда намерены разоружиться, рассказать правду о подрыве мощи страны?

О т в е т. Преступлений против партии и государства не совершал, ничего добавить не могу…

Новые протоколы допросов Сталин просмотрел бегло, без прежнего интереса, посчитал, что не найдет ничего нового, и оказался прав — № 15 не изменил своего поведения, продолжал не признавать обвинений.

«Упрям, сволочь. Возятся с ним довольно долго и все не могут расколоть. Как таких бездарных следователей держат на службе? Давно пора разжалованного генерал-полковника как следует встряхнуть, чтобы не затягивал без того затянувшееся следствие».

Кроме знакомства с новинками художественной литературы, журнальной периодики, вождь с удовольствием читал следственные дела, которые порой бывали увлекательнее иных детективов, имели захватывающий сюжет, исключением оказались протоколы допросов Абакумова, в них не было ожидаемых разоблачений видных деятелей партии, правительства.

«На него почему-то не действуют пытки. Не понимает, что только признание избавит от мучений. Когда вступал на пост главы НКВД должен был знать, что подобные ему, обладающие государственными тайнами, не засиживаются в своем кресле, даже умирают не своей смертью».

Вождь умел добиваться многого, но с Абакумовым оказался бессилен, приходилось признать свое поражение. Достал из папки адресованное Берии и Маленкову письмо.

«Перестал писать мне, взывать к справедливости, просить сострадать. Осознал, что ответа не дождется. Теперь обращается через мою голову к Лаврентию и Максимилиану, не догадывается, что именно они ставили ему палки в колеса, топили и убедили отправить за решетку».