Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

— Действуете по принципу — чем невероятнее ложь, тем ей больше верят. Какие тысячи шпионов? Если бы было так, эти тысячи врагов после войны подняли в стране восстание, захватили целые области, отвергли от Союза, как желали бандеровцы, Украину. От кары смогли уйти единицы, поиски их успешно завершены, ныне на Львовщине, в Закарпатье не осталось ни одного «лесовика», все их схроны ликвидированы.

— Заявление голословно, следствие располагает документами, показаниями свидетелей, в данном случае чистосердечным признанием вашего подчиненного. Имеются неоспоримые факты подготовки под вашим руководством государственного переворота. Как распределили в правительстве, министерствах портфели?

— Это полнейшая чушь, сами не верите в сказанное.

— Что можете показать об аресте видного специалиста по минно-торпедному оружию, лауреата, профессора Леонида Гончарова, его смерти в результате неоднократных избиений?

— Доложили, что скончался, и только.

— На постановлении об его аресте стоит ваша подпись.

— В то время аресты были многочисленными, помнить все не могу. На наиболее важные санкции давал товарищ Сталин.

— Визы товарища Сталина нет.

— В подобных случаях были устные указания.

— Сохранилось письмо жены Гончарова вождю народов. Отчего не поставили женщину в известность, что она стала вдовой, поздно и напрасно просить освободить мужа? Между прочим, немцы с их педантичностью после смерти в тюрьме, концлагере заключенных информировали их родственников о печальном событии.

— И присылали счет за кремацию трупа.

Уточнение не понравилось следователю.

— Вернемся к Гончарову, которого, по вашему приказу, в тюрьме «разматывали». До революции он имел звание капитана 1-го ранга, в двадцатом был арестован за контрреволюционную деятельность, в тридцатом вторично лишен свободы за вредительство, осужден на десять лет.

Абакумов вновь продемонстрировал осведомленность:

— И вскоре освобожден, как выдающийся специалист в своей области.

Зайчиков настаивал на своем:

— Он сознался в передаче американцам секретных сведений о вооружении советского флота.

— После физического воздействия мог признаться даже в шпионаже для марсиан.

Зайчикову надоело спорить.

— Не забывайте, где находитесь! Хватит обелять себя. Смели присваивать имущество арестованных, в частности дачу Гончарова, его автомобиль «оппель-олимп», деньги, золотые часы и прочее. В акте обыска вашей рукой сделана приписка: «Вышеперечисленное конфисковать, как нажитое нетрудовым путем в результате преступной связи с иностранной разведкой». За все совершенное мало расстрелять, достойны четвертования.

Абакумов встал, привычно заложил руки за спину.

— Беседа по душам не привела к желаемому вам результату. Прикажите увести.

Зайчиков привстал со стула.

— Не смей командовать! Заткни вонючий рот!

Вышел — точнее, выбежал из-за стола и, будучи на голову ниже Виктора Семеновича, не дотянулся кулаком до лица Абакумова. Удар пришелся в кадык. Подследственный задохнулся, стал судорожно хватать ртом воздух. Вокруг все завертелось в неудержимом хороводе, стало меркнуть, покрываться мраком, и Абакумов мешком свалился на пол.

Очнувшись, увидел склонившиеся над ним незнакомые лица — одно с козлиной бородкой, второе в роговых очках.

— Лежите, батенька, и не пытайтесь встать, тем более говорить. Покой и еще раз полный покой, иначе откажет сердечко.

— Имел удовольствие встречать вас на приеме в Кремле. Были с прелестнейшей спутницей. За одним с вами столом сидел товарищ Ярославский [120] Ярославский Е. М. (Губельман Миней), член партии с 1898 г., делегат VIII–X съездов РКП(б), историк атеизма, депутат Верховного Совета, член ВЦИК. Умер в 1943 г. и военный с большими звездами на золотых погонах. Знали вас с коллегой по портретам в газетах, сейчас рады оказать посильную помощь.

В отсутствие в позднее время тюремного врача, Зайчиков вызвал из камеры двух академиков, лауреатов, авторов фундаментальных трудов по медицине и велел привести в сознание заключенного № 15.

Абакумов следил, как у него проверяют пульс и радовался, что не видит Зайчикова.

«Испугался, что на его глазах испущу дух, придется нести ответственность за рукоприкладство… Удостоверился, что не отдал концы, и смылся. Век бы его больше не видеть… Жаль, не успел перехватить руку и самому как следует врезать…»

— Вы, батенька, молодец, что не поддались даме с косой. Чем прежде болели? Хронический сердечник?

Абакумов хотел привстать, но академики удержали, продолжили массировать грудную клетку. Следовало поблагодарить за оказанную помощь, но вместо голоса вырвался хрип.

— Ради всего святого не двигайтесь! И молчите.

Виктор Семенович шевельнул кистью руки, давая понять, что обещает быть послушным. Один из академиков обратился к безучастному санитару:

— Весьма странно, что кроме пирамидона и кальцекса в вашей аптечке больше ничего нет.

Санитар поправил:

— Еще бинт с ватой имеются да йод с нашатырем.

Не позволяющим возразить тоном академик приказал:

— Извольте немедленно отнести больного в медицинский пункт, утром врач окажет пострадавшему профессиональную помощь.

Санитар в свое время окончил краткосрочные курсы ветеринаров, недолго поработал на конезаводе, где кастрировал жеребцов, на службу в тюрьму попал по рекомендации заместителя министра, кому вылечил породистого кота. Считал, что без помощи врача способен поставить на ноги любого больного, и перебил осмелившегося давать советы:

— Не учи, старый хрыч! В Гражданскую подобных тебе недобитых осколков прошлого без лишних разговоров рубил сплеча — из одной вражины делал двух.

Наделенные высокими научными званиями сникли, вобрали головы в плечи.

В медчасти Абакумов пробыл до утра.

Явившийся на службу врач бегло осмотрел, вынес решение, что № 15 может продолжать участвовать в следственных мероприятиях, и Виктор Семенович на ставших ватными ногах, придерживаясь за стену, проковылял в камеру. Порадовался, что койка не заперта. С непрекращающейся болью в затылке, тошнотой, свалился на тоненький матрац, в который врезалась панцирная сетка. На ум пришло мудрое изречение: «Не зарекайся от сумы и тюрьмы».

«Сума меня обошла стороной, а тюрьма нет. Заикнись кто-либо прежде, что буду арестован, закован, избит, поднял бы на смех…»

Чтобы не думать о случившемся, попытался восстановить в памяти облик жены, но вместо Антонины увидел супругу Молотова, начальницу главка легкой промышленности. Согласно агентурным данным, Полина (в девичестве Перл Карповская) покровительствовала Михоэлсу, добилась присуждения ему звания народного, лауреата, получения ордена. Сексот донес, что изменяет супругу, ведет дружбу с израильским послом Голдой Майер, общается с ней на идиш, активно сотрудничает с Еврейским антифашистским комитетом, исправно посещает синагогу, пропагандирует еврейские коллективные хозяйства кибуц, считает их прогрессивнее колхозов. Когда Абакумов передал вопиющие факты вождю, Сталин вынес приговор: