Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

— Как продвигается следствие?

— Идет без сбоев.

Сталин предложил присесть, сам вышел из-за стола, стал раскуривать трубку. Облаченный в неизменный френч с накладными карманами, в брюках, заправленных в сапоги из мягкой кожи, прошелся за спиной прокурора.

— Ознакомился с протоколами допросов. Много переливаний из пустого в порожнее, топтаний на одном месте. Следствие неоправданно затянулось, пора передать арестованных в суд. Очень жаль, что преступников нельзя, как в минувшие века, прилюдно казнить на Лобном месте Красной площади. Одно хорошо, что не затронуты попытки физического устранения товарища Сталина, что он стал объектом происков врагов не стоит разглашать. — Подошел к окну, всмотрелся в серебристые во дворе ели, когда обернулся, черты лица изменились, глаза источали гнев. — Шелудивый пес, жидовское отродье Лев Бронштейн посмел в своем паршивом «Вестнике оппозиции» пролаять, будто Сталин из последних сил цепляется за ускользающую из его рук власть, еще немного, и советский полицейский аппарат свергнет его.

Сделал паузу, вспомнив обстрел с берега в Гаграх своего катера, тогда никто не пострадал, но на всякий случай сменил всю команду и личную охрану.

Вышинский, не шелохнувшись, взирал на вождя и думал, что вызов снова проходит ночью, зная распорядок дня Сталина, члены ЦК, Политбюро, наркомы вынуждены чуть ли не до утра сидеть возле «вертушек» прямой связи с Кремлем, с животным страхом ожидать в трубке хриплый голос с грузинским акцентом.

Сталин выбил трубку, стал вновь набивать её листовым табаком «Золотое руно».

— Добавьте в обвинения бытовое разложение, это станет понятно простому народу, заставит его ненавидеть развратников, соблазнителей малолетних девочек и мальчиков, горьких пьяниц. Не жалейте грязи, измажьте ею врагов с ног до головы.

Прокурор обладал цепкой памятью и ничего не записывал за «дирижером» следствия и будущего процесса, что Сталин оценил.

— Бухарин мало покаялся. Хитрит, держит за пазухой увесистый камень, на суде бросит его нам в лицо, покажет зубы, допустить это ни в коем случае нельзя. Главная задача не только провести на должном уровне процесс, вынести единственно возможный приговор, но и заставить подсудимых не распустить на публике языки, безоговорочно признать все им инкриминированное. Каждого, кто сядет на скамью подсудимых, следует держать на коротком поводке, не позволить говорить отсебятину. Беспокоит и Ягода. Он погряз в оппортунизме, почил на лаврах, испорчен властью, какой обладал в бывшем наркомате. От него можно ожидать любого фортеля. По нашему недосмотру, попустительству о нем создали гимн, его портреты вывешивали в кабинетах, на недостатки в органах смотрели сквозь пальцы.

Сталин вытянул из папки донесение нового начальника НКВД Николая Ежова:

В среде бывшего руководства чекистов зрело настроение самодовольства, бахвальства. Вместо того чтобы сделать надлежащие выводы из троцкистского дела и исправить собственные недостатки, Ягода с подчиненными мечтали только об орденах, в аппарате органов царила самоуспокоенность, которой чекисты заразились от Ягоды.

Сталин вернул донос в папку.

— Следует признать, что Ягода начинал по-боевому, засучив рукава, но позже снизил темп, перестал выметать сор из нашей избы. Полностью себя исчерпал как руководитель важнейшего наркомата. С его арестом опоздали, надо было лишить свободы значительно раньше. — Сталин положил на полированную крышку стола внушительного размера кулаки. — Хвастался своим организаторским талантом, умением содержать в надлежащем порядке подведомственные ему лагеря перевоспитания, на деле потерял классовое чутье. — Не делая логического перехода, спросил в лоб: — Сколько преступников предстанет на суде?

— Двадцать один.

Сталин хмыкнул в усы.

— Очко! Первым номером пойдет Бухарин, вторым Ягода, следом остальные. Главным уделить самое пристальное внимание. С Бухариным более-менее ясно, что скажете о Ягоде?

Вышинский предвидел такой вопрос, поэтому подготовил ответ:

— Карьерист каких поискать. Для него нет ничего дорогого и святого, продаст родную мать. Себе на уме, ловко скрывал преступные намерения, и поэтому длительное время не могли разоблачить. Виноват в разбазаривании государственных средств, раздаче подчиненным без оснований и соблюдения очереди квартир, служебных дач. Теснейшим образом был связан с руководителями оппозиции. Сейчас изворачивается как уж. Сделает шаг к отступлению и тут же два в наступление. Как тонущий судорожно хватается за любую соломинку, лишь бы не пойти ко дну. Пытается оправдаться, снять с себя вину или переложить ее на других. В наркомате окружил себя подхалимами, любимчиками, которым за курение ему фимиама как псам бросал в виде подачек премии, повышения спецзваний. Не терпел в свой адрес критики. С неугодными расправлялся круто. Упивался властью. Стряпал липовые дела и того же требовал от подчиненных, чтобы выслужиться перед вами…

Сталин слушал и хмурил лоб. После обвинения в мужеложстве, перебил:

— Достаточно. Вернемся к Бухарину. Приобщите его письма ко мне к делу заключенного 152, под таким номером он содержится за решеткой. Противно не только читать, но и держать в руках послания предателя. Если продолжит еще строчить, не передавайте.

Домой Вышинский вернулся за полночь. Чтобы не будить семью, разулся в прихожей, в носках прошел в кабинет и стал знакомиться с письмами, которые, казалось, хранили специфический запах тюрьмы. Начал с первого, которое Бухарин написал в начале следствия.

Коба! Я после разговора по телефону ушел со службы в состоянии отчаяния… Не потому, что ты пугал — тебе меня не запугать, а потому, что те обвинения, которые мне бросил, указывают на существование гнусной, дьявольской и низкой провокации, которую ведешь, на которой строишь свою политику, которая до добра не доведет. Ты уничтожил меня физически так же успешно, как уничтожил политически. Считаю твои обвинения чудовищной, безумной клеветой, дикой, неумной. Боже, что за адово сумасшествие происходит сейчас! И ты вместо объяснения истекаешь злобой против человека, который исполнен одной мыслью чем-нибудь помочь тащить со всеми телегу, но не превращаться в подхалима, которых много и которые нас губят…

Судя по письмам, задолго до ареста Бухарин понял свою обреченность, что Сталин непременно расправится за критику в свой адрес с серьезным конкурентом на главное место в правительстве, партии.

«Посмел обратиться к вождю запанибратски на «ты», но тот не поверил ни единому слову, — пришел к выводу Вышинский. — Сталин довольно точно назвал его хитрой лисой, которая крутит хвостом, при первом удобном случае больно кусает. Другое дело Ягода, этот всячески желает заработать привилегии, надеется, что за оказанную следствию помощь исключим ему часть обвинений. С подобным надо держать ухо востро, судя по всему, играет роль заблудшей овечки, ведет игру».