Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Это было также время неймановских «Червена» и «Пролеткульта», время первых ольбрахтовских сообщений из страны Октябрьской социалистической революции, время Иржи Волькера и Зденека Неедлы, время возникновения Коммунистической партии Чехословакии, а с ней того величественного начала, когда и у нас заявляла о себе новая общественная сила, революционный рабочий класс, готовый разорвать старые оковы.

В тот год, когда умирает Иржи Волькер, выходит «Сборник молодой словацкой литературы», и там среди двух десятков многообещающих кандидатов в известные писатели фигурирует и имя Ладислава Новомеского, и его первые стихи. В контексте книги они производят непривычное впечатление, а сам молодой начинающий поэт не вписывается в общий ряд. Он отличается от остальных. Он совершенно иной, не такой, как те, кто так же, как и он, публикуют здесь свои произведения. Все, что тут собрано, по-своему многообещающе и по-своему общепринято, обычно, прилично, чтобы никого не задеть и не возмутить; молодость, подражающая тому, что принято и что взрастает на отечественной почве. Но Новомеский чем-то раздражает, переходит границы этого общепринятого молодого творчества. То, что пишет он, еще не перебродило, еще незрело, но оно ново по форме, духу, строю, образности, чувству, слову и видению. Чем-то это шокирует всю литераторскую серьезность, как и пролетарские стихи Поничана. И это молодо и живо.

Кто автор этих стихов? Молодой братиславский учитель и редактор журнала «Молодая Словакия», органа Союза словацкого студенчества. Его имя можно уже встретить и в коммунистических газетах — в «Правде худобы» и в воскресном приложении к ней. Руководство Союза словацкого студенчества недовольно тем, что печатает в «Молодой Словакии» этот редактор. Он в свою очередь недоволен тем, во что господа хотели бы превратить «Молодую Словакию». Ему не нравится учительствовать. Он поглощен литературой, всем тем, что приходит из новой России и из Праги, что связано с революционной русской культурой, с именами Блока, Есенина, Горького, Маяковского, Федина, Тихонова, Леонова, тем, что выступает под названием «художественный авангард» и что имеет своих представителей как в Советском Союзе, так и в Германии, Франции, Венгрии, Югославии, Швейцарии и бог весть где еще. Этот авангард, сторонником которого объявляет себя и молодая литературная революционная Чехословакия, безоговорочно отождествляет свои художественные цели с целями политическими, шаг за шагом претворяемыми в жизнь Советским государством, созданным Великой Октябрьской социалистической революцией.

В это время, полное взрывчатого напряжения, существуют два мира: капитализм, потерпевший поражение с интервенцией в России, но имеющий еще достаточно сил, чтобы подавлять революционные очаги в остальных странах, и мир пролетарского интернационализма, приступающий после ликвидации контрреволюции к гигантскому социалистическому строительству.

И в нашей стране буржуазно-демократический строй пытается упрочить свою систему. За счет трудового народа, а в общегосударственном масштабе — прежде всего за счет Словакии. Если в чешских землях для трудящихся наступают тяжелые времена, вдвое тяжелее становится в Словакии. Если в Чехии и Моравии растут ряды безработных, во много раз больше растут они в Словакии, где эмиграция, особенно из нищих краев, таких, как Орава и Горегрон, достигает угрожающих размеров. Одновременно с этим «освобожденная Словакия» превращается в мишень идеологического нажима, направленного против самого существования словацкой национальной общности, когда ставится под сомнение даже словацкий язык. Идеология «чехословакизма» вырождается в свою противоположность. Она вызывает волны национализма и укрепляет таким образом консервативные и реакционные силы обнищавшей Словакии. Она содействует глинковскому клерикальному автономизму, к которому, как к спасению под влиянием священников, устремляются массы обманутой словацкой бедноты. Но среди рабочего и сельского пролетариата все большее влияние приобретает коммунистическая партия. Одновременно усиливается террор; для «лечения» нищеты режим прибегает к жандармским карабинам и судебным исполнителям. Эта хваленая демократия сажает в тюрьму крестьянина, задолжавшего государству 100 крон, но с пониманием относится к кобургским магнатам, которые задолжали республике налогов на 51 миллион крон {305} 305 …кобургским магнатам, которые задолжали республике налогов на 51 миллион крон. — Немецкий княжеский род Кобургов, к которому принадлежал и болгарский князь, а затем царь Фердинанд I Кобург (1861—1948), владел крупными поместьями и сталелитейными предприятиями в Словакии. После отречения от престола в Болгарии (1918 г.) Фердинанд I сохранил свои владения в Словакии, так же как и другие представители рода. Только в 1927—1928 гг. Кобурги за вознаграждение передали свои земельные владения чехословацкому государству, а промышленные предприятия — одному из крупных акционерных обществ. Чехословацкое государство весьма терпимо относилось к налоговой задолженности крупной буржуазии и помещиков. В 1926—1927 гг. с них было списано более 2 миллиардов крон налоговой задолженности. .

В эти годы никто из представителей молодого художественного поколения не замыкается лишь в рамках собственного творчества. Следуя примеру Максима Горького, Ромена Роллана, Анри Барбюса, С. К. Неймана и Иржи Волькера, они не проводят границу между политикой и культурой, своей художественной активностью. Они находятся на переднем крае борьбы и разрастающихся политических боев за социальное освобождение человека, за истинную свободу без эксплуатации, за развитие искусства, за прогресс и мир. Это убеждение открывает путь в ряды коммунистической партии таким художникам, как Мария Майерова, Йозеф Гора, Владислав Ванчура, Витезслав Незвал, Ян Поничан, Франя Краль и другим, Новомеский также становится убежденным коммунистом.

Он входит в состав редакции словацкой «Правды», работает там рядом с Клементом Готвальдом, потом мы встречаемся с ним как с редактором газет «Руде право», «Гало-новины», «Словенски звести» и, наконец, журналов «Творба» и «Дав». Он вскоре становится одним из самых блестящих журналистов революционной рабочей печати. Каждой своей статьей, острым находчивым, боевым пером, ярой непримиримостью, партийностью, глубокой образованностью, кругозором и способностью определить самые жгучие вопросы времени он являет собой выдающегося, политически глубоко серьезного журналиста из породы Гавличека и Фучика. Бесспорно, он многое заимствовал у таких деятелей, какими были Готвальд, Горький, Ольбрахт, Роллан, Киш и Эренбург, у которых он учился проникаться человеческими судьбами, как своей собственной, обращать внимание на самые важные жизненные явления, наболевшие проблемы трудящихся, актуальные политические процессы, как у себя на родине, так и за границей. Он принадлежит к числу журналистов, которые не дают себе отдыха, которые беспрестанно находятся в состоянии готовности, которым совесть не дает покоя. Он должен постоянно быть в борьбе. Слово журналиста для него — оружие, с ним он воюет за правду жизни, превращая его в революционную силу.