Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

1970 г.

Перевод И. С. Граковой.

Двумя следующими одна за другой годовщинами вспоминаем мы в эти дни имя писателя Карела Чапека. На рождество, 25 декабря, исполнился уже тридцать один год, как он умер в душной атмосфере буржуазной республики, осыпаемый оскорблениями, поливаемый грязью со стороны фашизированного мещанства. А в пятницу 9 января исполнилось восемьдесят лет со дня его рождения. Будь он жив, он был бы сегодня чуть ли не единственным из старейших наших писателей. Однако он не дожил даже до пятидесяти. Другие литераторы родились под счастливой звездой. Толстой, Анатоль Франс, Ромен Роллан, Д. Б. Шоу, Г. Д. Уэллс и многие другие гиганты национальной словесности дожили до глубокой старости. У нас же самые лучшие уходили в основном преждевременно. Не только Маха, Главачек {310} 310 Главачек Карел (1874—1898) — чешский поэт, сочетал социальный радикализм с мотивами и формой, близкими символизму и декадансу. , Волькер, ушедшие в молодом, почти юношеском возрасте, но и Немцова, Гавличек, Неруда, Гашек, Чапек, Ванчура, Гора, Незвал, Галас умирают в самом расцвете, посредине пути, тоже, собственно, молодыми, так что их творчество, хотя они были еще полны сил, преждевременно вдруг обрывается, нанося ущерб нашей литературе. И не только нашей.

Последняя работа Чапека, также неоконченная, «Жизнь и творчество композитора Фолтына», была написана тридцать лет назад. Тридцать лет — достаточный срок, чтобы выверить каждое художественное явление, определить его жизнеспособность. И если ему есть что сказать и сегодня, оно продолжает жить, в противном случае время осуждает его на забвение. Время — бескомпромиссный критик, от него не ускользнет ничто. Время ничуть не уменьшило ни жизненности, ни ценности художественного творчества Чапека. Продолжают читать его романы, рассказы и маленькие фельетоны, по-прежнему полны живых, волнующих вопросов его пьесы. Его юмор и сатира остаются свежими, будто напоенными из чистых человеческих источников, читаются даже книжки его путевых заметок. Чапек вечно живой, современный, он все время идет с нами как автор наших дней, его творчество пламенно, вечно способно давать читателю то, что нам необходимо. В чем тут дело?

Карел Чапек.

Некоторые авторы и их произведения получают признание лишь по прошествии лет. Иногда потому, что современники их не понимают, и лишь последующие поколения подступаются к ним в надежде расшифровать их загадки. Чапек имел успех уже при жизни, не только в нашей стране, но и за границей. Он был первым нашим всемирно известным автором. Каждое его произведение содержало дразнящий вкус чего-то нового, неповторимого, свежего, остроумного и интересного по мыслям и по форме. Оно привлекало внимание, хотя было ясным, в нем не было загадок и темных мест или таких проблем, на которых долгие годы могли бы паразитировать целые школы теоретиков. Возможно, именно потому о Чапеке вышло так мало обстоятельных научных статей (единственная большая работа — словацкая монография о Чапеке, написанная Матушкой), что тут не удается сделать никаких рискованных кульбитов, чтобы превратить Карела Чапека в нечто иное, нежели он есть на самом деле {311} 311 Монография А. Матушки «Человек против гибели» (1963). .

Художественное лицо Чапека неизменно, даже если некоторые его сочинения отмечены поверхностной философичностью или некой эффектностью построения мыслей, касающихся метафизики. Но при этом перо Чапека никогда не служило абстрактным божествам. Писать для него не означало вступать в некий величественный «храм искусства», стоящий в стороне от жизни. Когда в 1921 году Чапек объясняет, почему написал самую знаменитую свою пьесу «R.U.R.», он говорит: «У меня речь шла не о роботах, а о людях». И то же повторяет он пятнадцать лет спустя в пояснении к «Войне с саламандрами»: «Я писал своих «Саламандр», потому что думал о людях». Это могло бы быть эпиграфом к любой его книжке. Было время, когда он писал о людях с игривым озорством в своих первых литературных опусах, позже искал в людях то, что есть в них здорового, естественного, честного и человеческого, их мелкие радости и жажду счастья, а были времена, когда он испытывал ужас и страх за судьбу человечества, своей страны и своего народа. Возможность злоупотребления техникой на пользу каким-то дьявольским нечеловеческим поступкам приводила его в ужас. В такие минуты чапековское творчество приобретало новые масштабы. Исчезло все, что казалось прославлением посредственности, что рисовало мир как идиллию, и слово Чапека зазвучало с мобилизующей силой, превратившись в призыв и оружие.

Как и Гашек, Ольбрахт и Ванчура, Карел Чапек — один из величайших наших писателей межвоенного времени. Он стал им в силу ярко выраженной оригинальности, своего художественного языка, своей всесторонности, новаторства, честности художника, благодаря тому, что был глубоко связан с национальной традицией и прокладывал новые пути нашей литературе, что каждым своим писательским действием он вмешивался в жизнь, чтобы помочь ей измениться к лучшему. Он умел не только точно и поэтически изобразить обычного человека и его жизнь, но и поставить важные, волнующие вопросы, имеющие широкое общественное значение, даже если сам не мог найти на них ответа.

1970 г.

Перевод И. С. Граковой.

Когда в 1928 году известный критик Ф. К. Шальда передавал свое детище — литературный журнал «Творбу» — любимому ученику и соратнику Юлиусу Фучику и «Творбе» предстояло заменить закрытые к тому времени коммунистические издания, в Моравии вышла тоненькая книжечка первых стихов семнадцатилетнего Иржи Тауфера «Вечерние глаза».

В том же 1928 году Витезслав Незвал издал свою знаменитую поэму «Эдисон», Йозеф Гора — книгу «Струны на ветру», Франтишек Галас — свой первый стихотворный сборник «Сепия», тогда же вышла одна из самых поэтичных книг Константина Библа, «С кораблем, что привозит чай и кофе», обратил на себя внимание сборником «Панихида» Вилем Завада.

1927—1928 годы были урожайными в поэзии; особенно успешно выступили поэты младшего поколения, чьи имена засияли на литературном небосклоне после первой мировой войны.

Они представляли поэзию совсем иного типа, нежели пролетарский поэт Иржи Волькер, со дня смерти которого прошло четыре года. Схлынули волны хрестоматийной славы — мало, впрочем, волновавшей самого Волькера, который «любил мир и шел на баррикады за него», — молодые поэты избирали иные пути.