Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Поэт страстно влюблен в свою родину, и, любя ее как сын, он обращает свою любовь к другим странам и к людям, которые, как и на его родине, борются за счастье своей страны.

И когда поэт пишет: «Родная для меня земля — любая, где люди борются за счастье. И весь грядущий, полный счастья мир — все родина моя», — поэту веришь.

В его заявлении нет ничего общего с космополитизмом, это — интернационализм, с которым впервые мы встретились в поэзии Неймана и который пронизывает всю поэзию Тауфера.

У поэзии есть свои верные и преданные почитатели, для них она и создается. Но существуют педанты, которым поэзия не доставляет особого удовольствия, они занимаются ею лишь в силу своих обязанностей. Поэтов они не жалуют и нередко стараются доказать, что все поэты похожи друг на друга. Поэты схожи меж собой, как деревья, но и среди деревьев нет одинаковых. Дуб и ольха, липа и осина, платан и верба, береза и раскидистая яблоня — все это деревья, и все они разные.

Нет рецепта, предписывающего, как надлежит выглядеть поэту, какое у него должно быть лицо, какую ему носить одежду. Еще никто не исследовал, в каком детском возрасте складывается поэтический тип. И вместе с тем у поэтов, несомненно, существует родство душ, и многие десятки лет спустя мы находим общие корни их родословной, восходящей к К. Г. Махе, А. С. Пушкину, Я. Неруде, Я. Врхлицкому, У. Уитмену, А. Рембо и т. д.

Поэт, избравший поэзию своей судьбой, всегда неповторим. У каждого поэта своя биография, и она присутствует в любом его стихотворении. Истинный поэт живет рядом с тобой на нашей планете, переживает вместе с тобой все твои радости, борения, горечи, печали, движения сердца и разума, и его мир — это твой мир, его родина — твоя родина, его любовь — твоя любовь, и его ненависть — твоя ненависть. Истинный поэт — выразитель движения твоей души, он поет и от твоего имени и высказывает то, что у тебя на сердце, но чего ты не умеешь выразить.

Иржи Тауфер — один из этих поэтов. В его стихах отразилось наше время, наша эпоха, наши борения, наши страдания, наши надежды и наши победы.

Тауфер всегда во всеоружии и всегда на передовом боевом посту.

Высокие гражданские темы не заслоняют от него человеческие будни и повседневные поступки людей. Полным гнева антивоенным стихам сопутствуют проникнутые любовью строки о простых людях, тематически крупным полотнам — коротенькие стихи, сосредоточенные на отдельных фактах нашей жизни.

Да, это поэт-трибун, говоришь ты себе, и каждой своей строкой он заявляет о себе как коммунист.

Вот цитата из статьи известного чешского критика Ф. К. Шальды:

«Волькеру и многим другим пролетарским поэтам-коллективистам пеняют, говоря, что между коммунизмом и поэзией, между марксизмом и поэзией нет ничего общего. Это ошибка. Ведь марксизм стремится к улучшению и обогащению жизни, для марксизма это дело жизни. Почему же поэзия должна быть частным делом Пепика и Марженки, темной летней ночью сидящих на парковой лавочке? И почему этот могучий поток человеческого усилия, мышления и организованного общественного действия не может стать предметом поэзии? Разве в нем в меньшей степени проявляется сила жизни, чем в этом частном мероприятии Пепика и Марженки? Марксизм, коллективизм, коммунизм — во всем этом есть своя поэзия, и поэзия весьма интенсивная, нужно только уметь ее найти».

Молодые поэты послевоенного поколения написали немало политических стихов. Но стихи, написанные в 30-е годы двадцатисемилетним Тауфером и вошедшие в книгу «Рентгенограммы», до сих пор можно произносить с трибуны. Я хотел бы обратить внимание на два из них: «Смерть Анри Барбюса» и «Рукопись, найденная в бутылке в открытом море».

Немало написано стихов и о Советском Союзе, среди них есть прекрасные, навеянные очарованием Страны Советов. Тем не менее Иржи Тауфер и тут в особом положении: его стихи прямо-таки насыщены потрясающими свидетельствами последней войны, и никто не сравнится с ним в силе выразительности — такой радугой красок сияет их образность, так ярко воплощены в них любовь, горе, ненависть, гнев.

Поэт прошел по земле первого государства рабочих и крестьян не как турист или гость — он пережил в России ужас гитлеровского нападения, все бедствия Великой Отечественной войны, отступление к Волге, а затем был свидетелем поворотного момента в войне — битвы под Сталинградом и окончательного поражения врага.

Только на основании глубоко пережитого могли родиться образы таких волнующих стихов, как «Стихотворение о твоей маме», «По степи», «Ночной пожар в степи». Сколько в них человечности! Сколько нежности сберег поэт в бешеном аду войны — стоит лишь вчитаться, например, в прекрасное стихотворение о жеребенке. Эта поэзия проникнута глубоким гуманистическим пафосом, сохранившим простоту и остроту переживаний, не часто выпадающих на долю поэта.

Подобные стихи мы находим лишь у советских поэтов, сражавшихся за родину не только поэтическим словом, но и с оружием в руках.

Во второй своей книге, «Игра теней», молодой Тауфер использует приемы, свойственные поэтизму, мы найдем в ней стихи с характерными для образной системы того времени чертами, написанные в модном в то время легкомысленном тоне. Подражая старым «морским волкам», тогда курили трубку и колесили в стихах по всем широтам. У Тауфера в этой книге тоже есть стихотворение о трубке, но он так и не пристрастился к ней, как не стал и последователем поэтизма, хотя виртуозно овладел словом, рифмой, техникой стиха, как немногие его собратья по перу. Это помогло ему мастерски перевести на чешский язык Владимира Маяковского и Велимира Хлебникова. Тауферу никогда не было свойственно пренебрежительное и легкомысленное отношение к жизни, однако это не значит, что мы не найдем у него сложенные в беспечную минуту стихи-безделки, своего рода поэтические аппликации; но гораздо больше стихов свежих, как только что сорванные фрукты или кувшин кристально чистой воды из горного родника, стихов чувственных и сочных, как трава на росистых лугах. Своей любовью к природе Иржи Тауфер, материалист-землянин, близок Нейману и Незвалу.

Чешские литературные критики — в отличие от Неймана и Вацлавека — в последние годы не слишком баловали своими симпатиями этого достойного внимания поэта. Щедрые на похвалы, когда речь шла о противоречивых и проблематичных поэтах, критики по большей части игнорировали стихи Тауфера, вместо того чтобы сказать о них доброе слово. Кроме Неймана и Вацлавека, только Ф. К. Шальда обратил в свое время внимание читателей на незаурядный поэтический талант Иржи Тауфера.

Свое место в поэзии, свой голос и свое неповторимое поэтическое предопределение он обрел в созвучной ему поэзии своих учителей и друзей.