Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Тюрьма и фронт лишь укрепили антимилитаристские убеждения Борека. После войны он с еще большим пылом ринулся в политику. До Чехословакии доходили первые правдивые вести о Советской России; очевидцы революционных перемен — Иван Ольбрахт, Мария Майерова и другие — делились своими впечатлениями о Москве {157} 157 …Иван Ольбрахт, Мария Майерова и другие делились своими впечатлениями о Москве… — Имеются в виду книги И. Ольбрахта «Картины современной России» (1920—1921) и Марии Майеровой «День после революции» (1925). Майерова Мария (1882—1967) — народная писательница Чехословакии, принимала активное участие в создании Компартии Чехословакии. , народ постепенно узнавал о трудах Владимира Ильича Ленина, имевших всемирно-историческое значение. Люди размышляли, подвергали критике свои прежние взгляды. События в России помогли Бореку избавиться от анархистских увлечений, он примкнул к марксизму, вступил в коммунистическую партию и стал редактором газеты «Руде право».

Мы любили Борека за добродушный нрав и отзывчивое сердце, а также за то, что он легко нашел общий язык с нами, молодежью, и сделал это без всяких усилий. Борек отлично чувствовал себя среди нас, и нам льстило, что опытный, искушенный газетчик держится с нами запросто. Человек он был скромный. Борек перевел на чешский язык «Тихий Дон»; по-моему, его перевод отличался глубоким проникновением в поэтический язык Шолохова.

Несмотря на трудности жизни, Прага оставалась прекрасной. Прекрасны были не только ее знаменитые места, которым нет равных ни в Париже, ни в Риме, но даже самые глухие ее уголки с булыжными мостовыми. Велькопршеворская площадь под вековыми деревьями, Погоржелец, Шитковские мельницы, дворики Старого Места, живописные улочки за Кампой, где перед тобой вдруг неожиданно возникают миниатюрные площади и где жизнь разматывается незаметно, словно время остановилось…

В полдень мы съедали обед, состоявший из двух жареных колбасок, булки и чашки черного кофе, и бродили с Юлиусом Фучиком по улицам, обходя окраины Карлина, вдоль Влтавы, где по берегам сплошь тянулись склады, сараи, доки и свалки, огороженные заборами, мы доходили до рукава реки, который вместе с основным руслом омывал остров Штванице. В сторону шлюза плыл пароход, по Голешовицкому мосту сновали локомотивы, на берегу шумели ольхи, а прямо напротив, на самой стрелке острова, неподвижными изваяниями вырисовывались рыболовы.

Карлин был бедным кварталом в центре Праги. Достаточно было свернуть в сторону от Краловского проспекта, чтобы очутиться среди старых облупленных домов с грязными дворами и закоулками, напоминавшими Прагу восьмидесятых годов прошлого столетия. На каждом шагу попадались фабрички и мастерские, и казалось, что Роганский остров, по которому мы шли, — это огромная мусорная куча, куда Прага вывозит отбросы со всего города и стыдливо прячет подальше от глаз свою суетливую и грязную жизнь.

Наша редакция находилась в Карлине, однако мы так и не приросли сердцем к этому кварталу, не прижились здесь. Мы редко выходили за карлинский виадук, нас больше тянуло в город — отчасти потому, что в Карлине не было подходящего места, чтобы устроиться и писать. Ближайшее кафе «Опера» размещалось против Денисова вокзала; «Имка», «Империал» были уже на Поржичи. Чаще всего мы ходили в «Имку», когда же на Поржичи построили гостиницу «Акса» с закрытым плавательным бассейном, стали ходить в маленькое кафе при этой гостинице. Писалось там отлично, а стоило поднять голову от стола — внизу за окном ты видел мальчишек и девчонок, постигавших тонкости стиля «кроль».

Здесь мы работали. Затем Фучик, отложив ручку, указывал на русский бильярд со словами:

— Как, сгоняем партию? До пятидесяти, а?

Некоторое время мы играли, тяжелые бильярдные шары с глухим, стуком отскакивали от бортов; я по большей части проигрывал, потому что Фучик был виртуозным бильярдистом, он владел такими приемами, что тягаться с ним было не под силу. Очень скоро счет достигал пятидесяти — разумеется, в его пользу, — и мы возвращались к своим статьям.

В другие кафе мы по утрам не ходили, только сюда, здесь никто нам не мешал.

Ближе к центру кафе были совсем другого рода. Некоторые будто специально существовали для людей, не имевших иного занятия, нежели разглядывать друг друга. Писать там не было никакой возможности, равно как и в кафе, оккупированных художниками: чуть не за каждым столиком сидел кто-нибудь из знакомых, который искал собеседника либо случая «стрельнуть» крон десять. Здешняя публика отличалась крайним любопытством и непременно хотела знать, что мы пишем, заглядывала через плечо, и, даже если вас одолевали самые блестящие идеи, любопытные мешали и надоедали до того, что становилось невыносимо и не оставалось ничего другого, как встать и уйти.

Когда наше присутствие в редакции не было необходимым и предстояло подготовить большую статью для воскресного номера, мы отправлялись в кафе. В редакции обстановка не располагала к писанию. Двери за посетителями не закрывались, трезвонили телефоны. Для приема визитеров оставались несколько человек, этого было вполне достаточно, а прочие сотрудники, сообщив на всякий случай номер телефона, где их разыскивать, разбредались кто куда.

— Но лучше, если мы никому не понадобимся, — говаривали мы, уходя.

Обычно же нам постоянно приходилось торчать в редакции, домой удавалось уйти не раньше, чем ротация выдавала первые сигнальные оттиски. И когда машина начинала работать вовсю, мы брали по экземпляру свеженького, пахнущего типографской краской номера газеты и отбывали — наш рабочий день был окончен.

Лучше всего работалось в кафе «Метро». Сидеть там можно было с утра до ночи, заказав лишь кофе или воду, когда не было денег на кофе. Нужного поэта или архитектора, писателя или редактора из «Деветсила», кого-либо из «Левой фронты» {158} 158 «Лева фронта» — организация прогрессивно настроенной чешской интеллигенции, возникла в 1930 г.; в 1930—1933 гг. издавала одноименный журнал. или из киношников вы непременно заставали в «Метро», за это можно было ручаться головой.

В «Метро» вы могли заказать статью, обсудить политические и культурные события, устроить дела. Там происходили бурные дискуссии о Мейерхольде и Пастернаке, об Эйзенштейне, Корбюзье, Рене Клере — и о ком только там не спорили! Здесь вы узнавали самые свежие новости из мира политики и искусства. Сюда ежедневно приходил играть в бильярд Иван Секанина, заглядывал Йозеф Гакен, а то и Богумир Шмераль {159} 159 Гакен Йозеф (1880—1949) — один из деятелей Компартии Чехословакии, в 1929—1936 гг. — сенатор и председатель коммунистической фракции сената. Шмераль Богумир (1880—1941) — видный деятель чехословацкого и международного коммунистического движения, один из организаторов (1921) КПЧ; в 1922—1935 гг. — член Исполкома Коминтерна (ИККИ) и член президиума ИККИ. , вернувшийся из Москвы или с Дальнего Востока. «Метро» было сказочным пресс-центром, располагавшим надежной информацией как о больших, так и о незначительных событиях внешнего мира.