Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

— Но перо — тоже машинка, пусть и примитивная. Оно также претерпело эволюцию от гусиного пера вплоть до наших дней. И оно для вас годится?

— Думаю, что да, даже если название этой книги подсказывает, что и авторучка иной раз начинает бунтовать, словно ей вдруг надоели ваши придирки, кричит, что вы хотите ее уморить, и ни с того ни с сего начинает обливаться чернильным потом. Но пальцы в чернилах облагораживают писателя.

— Говорят, у писателей довольно много чудачеств. Есть у вас какие-то особые пристрастия в отношении чернил?

— Не знаю, что вам на это ответить.

— Вам нравятся чернила какого-нибудь определенного цвета?

— А что мне в цвете чернил должно нравиться?

— Говорят, поэт Витезслав Незвал любил писать зелеными чернилами. Он будто любил зеленый цвет.

— Возможно. Но дело не в цвете чернил. Незвал был великим поэтом не потому, что писал зелеными чернилами. Чтобы писателю добиться того, чего он хочет, достаточно самых обыкновенных чернил.

— Это само собой. Но все-таки и для вас цвет важен. Ваша последняя книга называется «Иду на красный свет». Почему на красный? Красный цвет в качестве дорожного указателя означает «стоп»! Почему вы дали такое название? Намеренно?

— Я бы не сказал… В этом есть свой смысл. Как, например, есть особый смысл в названии неймановского сборника стихов «Красные песни». Нам освещал дорогу цвет пролитой крови, цвет красных гвоздик на могилах коммунаров, цвет красных знамен, цвет красного флага, развевающегося над Московским Кремлем, как символ новой эры в истории человечества. На красный цвет шла наша коммунистическая партия со дня своего основания и этому цвету осталась верна навеки. С. К. Нейман, полемизируя с Виктором Дыком, писал, что красный цвет {240} 240 С. К. Нейман, полемизируя с Виктором Дыком, писал, что красный цвет… — Речь идет о статье С. К. Неймана «Красный цвет и красно-белый цвет» («Червен», № 15, 12.VI.1919 г.), в которой он защищал идею интернационализма и доказывал, что любовь к «красному цвету» социальной революции не исключает верности патриотическим идеалам, которые символизируют национальные цвета Чехии — белый и красный. Дык Виктор (1877—1931) — чешский поэт, прозаик; после провозглашения независимости Чехословакии оказался на крайне правом политическом фланге. — это цвет отношения к миру, интеллектуального и эмоционального, это цвет его убеждений, его любви и ненависти. На красный свет шли те, кто стремился осуществить извечную мечту человечества — мечту о всеобщем счастье, о справедливом решении вопроса, связанного с общественным неравенством, о мире без войн и эксплуатации. Они шли к этим целям вопреки тому, что красный цвет означает «стоп»! Они не останавливались, они испытывали лишения и все же продолжали идти вперед. Они падали в бою, но на их место вставали новые бойцы. Вместе с этим авангардом человечества я шел с юных лет. И в название сборника, в стихи, содержащиеся в нем, я вложил также смысл всей своей пройденной жизни. Я шел на красный свет вместе с миллионами товарищей во всем мире. Даже если это было опасно. И я не покинул их ряды. И смысл моих требований к литературе и искусству заключался в том, чтобы художественное произведение также шло вместе с нами в этом историческом движении вперед и служило великому делу. Искусство тоже должно быть смелым, исполненным боевого духа. Идеи Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина не были бы претворены в жизнь, если бы массы угнетенных и эксплуатируемых ожидали, пока их историческому движению вперед во имя преобразования мира дадут зеленый свет.

Я считаю величайшей пыткой для писателя — давать советы начинающим авторам. И стараюсь избегать этой неблагодарной работы. С ней разве что может сравниться рецензирование стихов тринадцатилетней Иванки, присланных вам ее счастливым папашей, который просит вас решить, есть ли у Иванки талант и стоит ли ей продолжать писать. Вам предлагают стать чем-то вроде ясновидца, который должен угадать, что будет с бедным ребенком через пять или десять лет.

В самых сердечных письмах, которые я получал и в которых превозносились мои книги, в конце, как правило, была приписка — не мог бы я, раз уж я автор по меньшей мере гениальный, который пишет также и о книгах, оценить творчество автора письма или его жены. Он, мол, не хочет отнимать у меня драгоценное время, но поступает так с глубокой верой в то, что я его не обману и что я — единственный, кому он доверяет. Он ни в коем случае не верит издательским редакторам. Это лодыри, которые только наносят вред литературе. Они не пропустят в литературу ни одного поистине талантливого человека, только лишь своих друзей и знакомых. В заключение письма автор еще скромно заметит: «Я уверен, то, что я написал, имело бы у читателей огромный успех. Но у кого нет знакомства, того в наших издательствах не издают».

Думаю, что не только у нас, но и во всем мире существуют люди, которые коротают время, сочиняя стихи или романы. Они красиво, без ошибок перепечатывают их на машинке на мелованной бумаге, переплетают в твердый переплет, на котором вытиснено имя автора и название. Эти красиво переплетенные рукописи время от времени попадают на ваш стол. И на столы в редакциях. Издательства тоже могли бы порассказать о подобной благородной и душеспасительной работе.

Из писателей, уже известных общественности, в таких случаях со своей задачей справляется тот, кто присланную ему работу похвалит, автора обласкает, упомянет, что у него, к сожалению, нет ни влияния, ни знакомств, чтобы для этого человека в каком-нибудь издательстве что-либо сделать, но он назовет ему два-три адреса других писателей, рекомендуя обратиться к ним.

Но горе вам, если вы напишите правду — что прочитанное вами никуда не годится, что это не имеет ничего общего с литературой и никому не нужно. Тогда вы тотчас превращаетесь в человека, так же ненавидящего таланты, наносящего такой же вред литературе, как литературные и издательские редакторы и их помощники-рецензенты.

Однако это еще не конец. Вас подстерегает и другая беда. Так, к вам может обратиться редакция литературного журнала с просьбой написать что-нибудь в адрес молодых. Если вы в ответ кивнете, то навлечете на себя новые муки и лишитесь последних остатков уважения и чувства собственного достоинства, потому что перейдете в ряды безумцев, о которых у молодых одно мнение: старики желают высокомерно поучать литературные таланты.

И маэстро, «высокомерно поучающий ученика», в конце концов понимает, что всякие проповеди в духе «когда я был молодым», и все добрые советы, и этот предостерегающе поднятый палец, в общем-то, ни к чему. И вам не остается ничего иного, как спешно искать пути отступления с этого тонкого льда.