Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Но вместе с тем это дает вам возможность, уж и не знаю, в который раз, задуматься над тем, что такое вообще литература, что такое творчество и что такое искусство писать стихи и прозу. Вы не выдумаете ничего нового, кроме того, что было уже написано и тысячу раз говорено мудрыми и высокообразованными людьми. Никакой Америки вы не откроете, если станете утверждать,, что литература — такой же каторжный труд, как работа плотника, кузнеца, каменщика или шахтера, что писатель — не гений, упавший с неба, не какой-то ненормальный тип, гость из чужих миров среди самых обычных людей, а работник, от которого также требуется немало работы, честно, добросовестно и хорошо выполненной, а не какая-то там халтура, которая развалится прежде, чем вы донесете ее домой.

Если писатель подобен рабочему, то он должен, как и рабочий, знать материал, с которым работает, и знать, для какой цели служит то, что он делает.

Начинающий писатель обязан пройти все ступени своего ремесла. Поначалу быть учеником, затем подмастерьем, а потом уж мастером. Но учеником и подмастерьем — у себя самого и мастером — по собственному разумению.

У литературы в отличие от изобразительного, актерского, музыкального и балетного искусства нет никаких школ, ни средних, ни высших, где бы воспитывались молодые авторы. Может, это хорошо, ибо тому, что является сутью словесного искусства, нельзя научиться ни в какой школе и ни у каких профессоров.

Итак, если вы как опытный автор хотите написать что-то для молодежи, начните прежде всего размышлять о себе — кто учил вас и как вы прислушивались к советам старых и мудрых людей, когда начинали писать.

И тут вдруг вы осозна́ете, что вы отнюдь не пример для молодежи и не имеете оснований для того, чтобы поучать молодых людей, как должна делаться литература, потому что ваш путь в литературу был всем, чем угодно, только не действием по заранее обдуманному плану и он не может служить в качестве примера для начинающих писателей. По вопросам стилизации и прочих школьных премудростей вы наверняка провалились бы у всяких там педантов, потому что вам вообще не интересно было учиться чему-то подобному. А ваши метания от одного гения к другому, от Петра к Павлу, и от больших мастеров, отличающихся благоразумием, свойственным преклонному возрасту, к тем, кто выкидывал всякие трюки в искусстве?

А то, что вы глотали книги без разбору, что впитывали все с пятого на десятое, ощущая неутолимый голод к любой печатной странице, относящейся не только к художественной литературе, но и к политике, физике, химии, социологии, географическим открытиям, истории и бог знает к чему еще? А то, что вы перечитали всю библиотеку своего родного города — будь то низкопробное чтиво или произведения, достойные олимпийских наград? И что на этом пути ваши метания и наклонности, опрометчивость и сумасбродство, уважение и неуважение к авторитетам и общественным системам сдерживало и направляло лишь одно: сознание того, что вы родились в Чехии, что принадлежите ей, и только ей, и что вы оказались в таких-то и таких-то условиях и в такой-то и такой-то ситуации, и что вам близко, а что далеко, что является безраздельно вашим и что чуждо вам, что составляет ваш мир и что не принадлежит ему. И отсюда, осмысляя себя в обществе близких вам людей, вы учились понимать правду и справедливость, красоту и счастье, несправедливость и бесправие, правду своих близких и тем самым, по сути дела, свою правду.

Мне всегда были близки писатели, с которыми у меня было что-то общее. Безрадостное детство или тяга к образованию, желание научиться тому или иному и потребность находиться среди людей и понимать их. Моими любимыми авторами были Джек Лондон и Максим Горький, которые стали писателями в силу обстоятельств, давивших на них и потрясших их души, у которых также была незавидная молодость, так что они с особой силой чувствовали удары окружающего их мира, и как писатели они рождались под воздействием жизненного опыта, благодаря тому, что они многое пережили, что жизнь нещадно хлестала их, словно суровый норд, и учила встречать действительность с широко раскрытыми глазами и вступать с ней в рукопашную, ибо с ними жизнь не церемонилась и сроду их не баловала.

Я всегда считал и продолжаю считать, что литература приходит в упадок тогда, когда переоценивается стиль, когда в нем усматривают некую цель; когда стремятся подражать чему-то, чего добились другие авторы; когда не принимают во внимание, что главное — это уметь видеть мир собственными глазами, открывать в нем нечто новое, что необходима лишь такая литература, которая вновь и вновь открывает нам человека и создает произведения, исходя из требований общества и во имя его будущего.

В литературе нет ничего более сомнительного, чем попытки писать так, как писали до вас.

На эту тему было сказано много умных слов, и нет надобности их повторять. Я перелистывал книги некоторых любимых мною авторов, и их слова могут оказаться вам полезны.

Как рождаются, с какого момента начинаются поэт и писатель? Вот как об этом говорится, например, у Ф. К. Шальды:

«Наступил момент, когда я должен был что-то написать. Должен, говорю. Это было внутреннее давление, мучительное напряжение. Долго сопротивлялась моя природная лень, моя природная пассивность и равнодушие… Но давление росло, напряжение повышалось, достигая невероятного уровня. Волей-неволей я должен был от него избавиться, исторгнуть его из себя, конкретизировать его, высказать, запечатлеть на бумаге. А для этого мне пришлось найти для него форму».

Или прочтите Горького, Ромена Роллана, Илью Эренбурга, М. А.-Нексё, и у них вы тоже найдете ответ на вопрос, почему они взялись за перо, как учились писать. Возьмите творчество Неруды {241} 241 Неруда Ян (1834—1891) — выдающийся чешский поэт, прозаик, драматург, критик, публицист, демократ по убеждениям, реалист. или Зденека Неедлы — и там вы найдете ответ на этот вопрос. Или снова вернитесь к Ф. К. Шальде и послушайте его мнение о том, что идет на пользу молодым авторам. Он говорит так:

«Не учите юношей прекрасному или поэтическому стилю путем чтения и разбора стихотворений, как старых, так и современных: вы не научите их ничему иному, кроме душевной лености, маскирующейся под рвение и усердие, пережевывание готовых фраз, перекраивание старых комбинаций… Разрешите дать вам совет: возьмите мальчика из школы и сведите его в поле, или на луг, или на двор и гумно, чтобы он познакомился со всеми важными работами в хозяйстве: пахотой и севом, сенокосом на лугу и уборкой хлеба, его молотьбой — цепом или машиной. Пусть не останется для него тайн в устройстве мельницы, в процессе превращения зерна в муку; спуститесь с ним в шахту, пройдите на металлургический завод, на фабрику, на стекольный завод, на склад, в больницу, на бойню, на пристани и вокзалы. Пусть он познает человека в труде и муках, познает язык его мускулов, огонь его глаз, пот его чела, его мужество, смекалку, находчивость, упорство; увидит рождение изделий и перемещение товаров, коммуникации и производство, муки человеческие и усилия, славу человеческую в победном деле! Начните с того, что наиболее близко, и продвигайтесь к более далекому и сложному. Отведите его прежде всего к кузнецу, сапожнику, токарю, кожевнику, ткачу и везде покажите ему характерные, целесообразные, экономные движения такого ремесленника и в этой целесообразности, в этой функциональной обоснованности учите его видеть красоту и стиль…»