Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Чистые, честные, боевые мысли Неймана бросали, по-видимому, слишком яркий свет на беспринципность разрастающегося оппортунизма, на поверхностность и невежество, на интеллигентские колебания и перестраховку, на тайные ревизионистские интриги, на мелкобуржуазных прогрессистов, склоняющихся перед любой мнимой величиной Запада, на продажность и клерикализм, на эгоизм и аморальность. «Социалистической» публицистике уже незачем было интересоваться Нейманом. Она нашла для себя иные образцы. А те, кто подготавливал контрреволюцию, чьим троянским конем должен был стать мелкобуржуазный «социализм с человеческим лицом», дружески поддерживаемый всем капиталистическим миром, не могли желать ничего иного {282} 282 В двух последних абзацах автора речь идет о кризисной ситуации в Чехословакии в 60-х годах, когда значительная часть работников идеологического и культурного фронта отошла от марксистско-ленинских позиций и пренебрежительно относилась к революционному культурному наследию. Надежды тех, «кто подготавливал контрреволюцию», не оправдались. Кризисная ситуация была преодолена новым руководством КПЧ во главе с Г. Гусаком. .

Для нас, кто жил жизнью партии чуть ли не со дня ее основания, кажется почти невероятным, что через пять лет наша общественность будет отмечать столетие со дня рождения Неймана. Как поэт, политик, публицист и общественный деятель Станислав Костка Нейман всегда находился в центре нашей партийной, политической и культурной жизни. Он был подлинным представителем коммунистической интеллигенции, учителем всех образованных людей. Он стоял во главе нашего движения, как мудрый, чистый и честный человек, как неподкупный борец с мужественным и бесстрашным сердцем. Как бунтарь, как настоящий, по-человечески благородный революционер, как художник с мечом в руке.

Вижу его, как впервые увидел шестнадцатилетним юношей вскоре после первой мировой войны — высокого, стройного, с черной бородкой, с пронизывающим взглядом, — на сцене писецкого городского театра, куда мы, школьная молодежь, набились, чтобы с ним познакомиться. Его журнал «Червен» мы глотали, он был откровением, открывал перед нами мир, полный волшебных далей и невообразимых возможностей. Драматические годы, наступившие после переворота {283} 283 …после переворота… — То есть после свержения власти Габсбургов и провозглашения Чехословацкой республики 28 октября 1918 г. , полные взрывчатости, выковали из Неймана коммуниста, а с его помощью сформировали и нас.

Это была пора нового жизнеощущения, и стихи Неймана полностью этому чувству отвечали. Я помню их, и когда вспоминаю сегодня его «Похвалу ротационной машине», его «Дуб», «Утро», «Корнет», «Цирк» и другие стихи — перед моими глазами с поразительной точностью воскресает атмосфера тех лет в ее конкретности и со всеми волнующими событиями. То же, и в еще большей степени, относится к стихам, включенным в сборник «Красные песни». Они захватывали нас новизной своего содержания и выражения. Нас покоряла их боевитость и то, что в них с невиданной доселе силой во всю мощь звучала любовь и ненависть поэта рабочих и революционного мира. Отсюда путь вел к поэзии Горы, Горжейши, Волькера, Кадлеца, Сейферта, Библа и других. В лице Неймана мы познакомились с поэтом, который не был ни жрецом, ни чародеем, а человеком, каждому необычайно близким и человечным. Была в нем искренность мастера, не знавшего, что такое поза. Он сам считал себя простым рабочим и гражданином, и не было оснований ему не верить. «Поэт и человек — всегда одно» — таково было его кредо, которое он исповедовал еще задолго до того, как высказал это в известном стихотворении.

Правдивость, искренность и убедительность неймановских слов и стихов завоевывали сердца рабочих и молодежи. Никто иной не мог стать поэтом новых горизонтов, вырисовывающихся перед нашими глазами, кроме поэта, объявившего себя сторонником коммунизма.

Когда Нейман вспоминает об этом времени и оговаривается, чтоб это не было воспринято как нескромность, он напоминает, что, по-видимому, был первым чешским писателем, который со всей определенностью понял значение Октябрьской революции и с той поры остался ей безоговорочно верен. А почему ее понял он, а не другие его сверстники? Имел ли он для того особые предпосылки? В книге «Воюющий штатский» он благодарил родителей «за известную способность к логическому суждению и эмоциональному восприятию вещей и окружающей их жизни, в том числе человека». Его жизнь была бурной и сложной. Душевные самокопания были ему чужды. Мелкие тягостные обстоятельства он стремился преодолеть путем лихорадочной активности. Примкнул к анархистам, а когда ему опротивела жизнь большого города, бежал из Праги в моравские леса и там написал одну из самых прекрасных лирических книг — «Книгу лесов, холмов и вод». Он явился одним из инициаторов новых художественных концепций. А потом началась война, и в форме австрийского пехотинца он прошел Венгрию, Сербию, Черногорию и Албанию. А вернувшись с войны, он, должно быть, был одним из немногих, кто со всей остротой уяснил себе, что в социальном отношении ничего не изменилось.

«Мы снова сделались изгнанниками на родине, которая была освобождена для собственников и оплота собственности, и, если мы вынуждены дышать все в той же атмосфере реакции, как и прежде, хотя на чужбине мечтали о чем-то совершенно ином, радуясь ударам, падающим на габсбургские лапы, — мы более чем вознаграждены за то помощью и уроками, которые дает нам русская Октябрьская революция и прочно существующие Советы».

Именно в журнале «Червен» он осознал, что становится коммунистом, и повлиял на него в этом направлении Горький, — а вскоре после этого он уже издает первый чешский перевод «Государства и революции» Ленина, что со стороны издательства было очень смело. Неоценима в том и заслуга Неймана. А кто тогда был переводчиком известного ленинского произведения? Не сам ли Нейман, скрывающийся под псевдонимом? И было ли то чистой случайностью или преднамеренно? Когда я недавно навестил могилу Киша и встретился там с переводчицей Киша Ярмилой Нечасовой, она повела меня на Ольшанское кладбище и показала неподалеку от главного входа могилу, на которой стоит простой каменный памятник с именем Йозефа Райнера, первого переводчика произведения Ленина на чешский язык. Райнер был студентом-медиком и поэтом, Нейман уже печатал в «Червене» какие-то его стихи. В 1920 году его жизнь окончилась трагически. И думаю, еще до выхода в свет его перевода. Наша история литературы в общей сложности о нем ничего не знает. А известно ли, что над переводом «Государства и революции», сделанном с немецкого издания, вместе с Йозефом Райнером работала и Ярмила Нечасова, которая раньше опубликовала в «Червене» в своем переводе выдержки из этого ленинского произведения?