Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

В среднем на курс Физтеха поступало около 100 человек, из них пять-шесть девушек, остальные ребята. Девчонок, естественно, не хватало. Мы часто проводили дискотеки в нашей студенческой столовке, туда приходили потанцевать и местные девушки из Жуковского – они составляли второй круг девчат, с кем знакомились студенты нашего факультета. Коренных москвичек тут не было.

Мы все заводили дружбу и романы с теми, кто был рядом. Виталик выбрал Свету, а я Риту, мы так и стали встречаться и общаться нашими двумя комнатами. Когда уступаешь на ночь комнату товарищу, у тебя нет других вариантов, кроме как общаться с подругой его избранницы.

У нас не было длинных ухаживаний с тортами, чтением стихов и задушевными излияниями, мы просто болтали обо всем подряд, ходили в театры и решали задачки.

А еще я помогал Рите мыть полы. Она устроилась по вечерам на подработки в соседнем детском садике, и позвала меня помочь. Если ты влюбился и ухаживаешь за девушкой, нужно и помогать.

Я передвигал столы и стулья, пока она там убиралась.

Мы общались около года, уже почти постоянно жили в одной комнате, когда появилась ее мама и я предложил Рите выйти за меня замуж. Это не было каким-то торжественным, томительным или мучительным решением для обоих, хотя мне был всего 21 год, а ей и того меньше – 18.

Мы все время были вместе, и это естественным образом должно было привести нас к этому решению.

А еще… мне понравилась ее мама.

Симпатичная, молодая, деловая и энергичная, она работала начальником отдела в каком-то коломенском НИИ и была из той позитивной советской «научной среды», приобщиться к которой я и стремился, уезжая из Горловки в Москву. Папы у Риты не было, он умер за несколько лет до того от тяжелой болезни, и Рита с мамой и бабушкой жили своим отдельным женским царством с пуделем по имени Цезарь.

Будущая теща сразу признала и меня, одобрив выбор дочери.

Через неделю я первый раз приехал к ним в коломенскую квартиру. Она выделила нам спальную комнату и тут же поручила мне «мужское дело», в доме давно не было мужика:

– Нужно починить сливной бачок в туалете, там что-то сломалось.

С этого началось мое вхождение в будущую семью. Я сразу был очарован новым квартирным бытом. Все-таки жить в общежитии – это одно, а в квартире – совсем другое. Сыграло ли в моем решении жениться желание получить подмосковную прописку?

Нет. Как осознанной цели этого точно не было.

Наш институт и общежитие располагались в Жуковском, это ближе к Москве, чем Коломна. А мы все стремились тогда в центр, в Москву. Как пробиться туда, к московской прописке, было еще абсолютно непонятно, но мысленно мы были уже в Москве.

Коломна – дальнее Подмосковье, если бы пришлось переезжать туда, это был бы шаг назад. Но все равно, это уже Московская область, что создавало надежный тыл, от которого, в случае чего, можно будет оттолкнуться.

В тот год я стал секретарем комитета комсомола, и Рита воспринимала меня как лидера, как командира пусть и небольшого «отряда». Так что она тоже выходила замуж не за пустого парня.

В общем, наше решение пожениться было выбором равных, оно было обоюдным, и мы сразу стали жить настоящей семьей, назначив свадьбу через полгода, на апрель. Своим родителям я объявил об этом решении только в феврале. Позвонил по телефону, рассказал, что нашел девушку, и мы решили пожениться.

Они впервые увидели Риту, только когда приехали на свадьбу.

Примерно в то же время поженились и Виталик со Светой. У нас и у них не было охов и ахов, не было долгих ухаживаний и любовных метаний.

Менялись времена, обстоятельства, дома, квартиры.

Бурные события 1990-х сломали многое, но не наши семьи, родившиеся в двух соседних комнатах студенческой общаги, на Гагарина, 20.

Получив назначение командиром стройотряда в Степной Алтай, я полетел туда зимой на разведку.

Так было положено, что командир отряда заранее вылетал на место будущих работ и там договаривался об объектах, проживании, питании и прочих рабочих моментах летнего строяка. Я в первый раз тогда стал командиром и полетел знакомиться с тамошним председателем колхоза. Путь был не близким, нужно было долететь до Барнаула, потом добраться до Кулунды и там, в степях, найти колхоз, обсудить с председателем дела.

Справившись с этой задачей, я отправился в обратный путь: колхоз – Кулунда – Барнаул. Заехал в крайком комсомола, отметил командировочные, забрал нужные документы и двинулся в аэропорт, чтобы улететь наконец в Москву. Но обратных билетов у меня не было, я предполагал купить их на месте.

В тот день аэропорт города Барнаула бурлил, как муравейник.

Сейчас это трудно представить, но в те годы все областные и районные аэропорты были переполнены людьми. Самолеты улетали каждый час, а может и чаще, но все равно желающих улететь было гораздо больше. Огромный Советский Союз любил летать на самолетах: на отдых, в командировки, к родным. Пресловутый советский дефицит был и тут, билетов на самолеты категорически не хватало.

Рейсов из Барнаула в Москву в тот день было несколько, но все места на них были проданы. Я покорно встал в очередь, но быстро понял, что тут мне не светит. Перед кассой стояла огромная толпа. Она состояла из различных льготников, т. е. тех, кому билеты полагались вне очереди. А таких было много: это и военные в увольнительных, и больные «по телеграммам», и пенсионеры союзного значения и прочие и прочие. Все хотели попасть на московский рейс. И только после этой «толпы» начиналась длинная регулярная очередь, в которой можно было простоять и несколько дней.

Советский человек привык к очередям, у него вырабатывались различные уловки, как пролезть поближе. Толкучка у кассы усиливалась, толпа бурлила, все пытались предъявить нужную «бумажку»: «телеграмму», «приказ», «разрешение» и прочие документы, позволявшие хоть как-то приблизиться к кассе.

У меня таких «бумажек» не было.

Но провести еще несколько дней в барнаульском аэропорту после поездки в кулундинский колхоз я точно не собирался, нужно было что-то делать! Выбравшись из толпы, я отошел от кассы и стал осматриваться. Рядом на стене был написан номер телефона кассы Аэрофлота, той самой кассы, к которой все и пробивались. Достав из кармана две копейки, я зашел в будку телефонного автомата. Она стояла тут же, в зале аэропорта, прямо напротив касс. Опустил монету и набрал номер.

– Алло, Аэрофлот слушает, – ответила мне в трубку та самая кассирша.

– Это – крайком комсомола, – сказал я, стараясь изменить голос, чтобы придать ему больше солидности, – у нас там бронь на Москву.