Зарина Асфари - Быть гением [Истории об искусстве, жизни, смерти, любви, сексе, деньгах и безумии]

Надо сказать, что Тео долгие годы выступал в роли эдакой прокладки в отношениях Винсента с родителями: те не одобряли практически никакое решение старшего сына, «чёрной овцы», а «белая овечка» Тео, вставая на его сторону, мягко примирял отца и мать с тем, что Винсент бросил учёбу или решил стать художником. Но здесь эта отлаженная система семейных отношений в первый и единственный раз дала сбой. Мало того что Винсент не рассматривал Син как временный проект (накормить, обогреть и отпустить в свободное плавание) — он решил на ней жениться. Не от неугасимой страсти, конечно, а чтобы спасти её и детей, взяв под свою опеку.

Тео выступил категорически против, заявив, что эдак у Винсента физически не хватит энергии, денег, времени для того, чтобы идти по пути художника. Нужно выбирать. С расхожей фразой «художник должен быть голодным» Тео был не согласен, считая, что для того, чтобы творить, нужно прежде удовлетворить базовые потребности. Винсент внял ему и покинул Син, выбрав искусство и одиночество: он больше не пытался ни влюбляться, ни жениться.

Винсент Ван Гог. «Скорбь». 1882 год.

Литография. Музей Ван Гога, Амстердам, Нидерланды

Ван Гог — библиофил. Он много читает и немногим меньше пишет о том, что читает. Это не просто способ провести досуг, это форма видения мира. «Книги, искусство и действительность — для меня одно и то же», — повторяет Винсент. Чтобы было что обсудить с ним, соберите коллекцию современной ему литературы: «Я ощущаю известную пустоту в тех мастерских, где отсутствуют современные книги».

Всем прочим Ван Гог предпочитает русских, французских и английских писателей. Он советует прочитать «русские сказки Толстого», подробно разбирает его же труд «В чём моя вера?», читает Эсхила, видит в южных садах тени Данте, Петрарки и Боккаччо. Сравнивает Мопассана с Золя (особенно хвалит книги «Пьер и Жак» и «Милый друг» ( https://qrgo.page.link/N8XD7)), считая их преемниками Флобера и Бальзака («великого и могучего мастера»), а Теккерея называет родственной душой последнего. Из англичан Ван Гог особенно ценит Диккенса и Шекспира (нарекает его «литературным Рембрандтом»).

Ван Гог читает «Страшный год» Гюго, «Госпожу Бовари» Флобера, «У себя дома» Гюисманса, «Госпожу Хризантему» Лоти, «Королей в изгнании» и «Тартарена из Тараскона» Доде (которого сравнивает с Тургеневым), «Братьев Земганно» Гонкуров, «Сезарину» и «Богохульства» Ришпена, «Людей земли» Лемонье.

Кроме художественной литературы, Ван Гог читает и перечитывает Евангелие, любит книги по истории («Французская революция и конституция 1789 года — это Евангелие современности»), «Историю происхождения христианства» Ренана и биографии писателей, композиторов и художников.

Думаю, вопрос, что читать в ближайшие годы, для вас больше не стоит.

Не только Ван Гога назвали в честь рано ушедшего старшего брата. С шестым героем случилось то же самое! А второй герой говорил о Ван Гоге: «Мне чужд его пафос, особенно теперь, но остаётся несомненным: он — гений. Доводя патетическое до патологии, он замахнулся на сам ужас и выразил то, на что все отказывались смотреть».

Меркурий — самая быстрая планета Солнечной системы, поэтому её и назвали в честь быстроногого бога торговли. Один из её кратеров носит моё имя ( https://qrgo.page.link/LqCNq), хотя торговать собой за пятьдесят четыре года жизни я так и не научился. Впрочем, вы и сами с этим отлично справляетесь: мои картины продаются за баснословные деньги, обо мне снимают фильмы и пишут книги, вот только именные коктейли почему-то не делают, а жаль. Сейчас мы с вами это исправим.

Итак, нам понадобится немного глины и песка. Вылепите из них стакан, и обязательно с человеческим лицом. Песок здесь особенно важен, он создаёт известные трудности в работе, не позволяя впасть в слащавость. На дно стакана положите мои детские воспоминания о жизни в Перу, залейте их 11 годами банковской службы, покрошите ореол респектабельности, всыпьте ранний и бессмысленный брак, добавьте импрессионизма, приправьте символизмом. Теперь отвезите ваш коктейль в Копенгаген и полгода ругайте его эгоистом и неудачником. Ещё полгода не обращайте на него абсолютно никакого внимания. Для нужной консистенции давайте ещё аккуратненько подмешаем воды Мирового океана пятилетней выдержки, партизанскую войну с колониальными властями, мифы старого Таити и щепотку благоуханной земли. Вот наш коктейль готов! Пригубите его, звонко причмокнув, и… выплесните в лицо вашему собеседнику. Пить эту мерзость всё равно невозможно.

Теперь, когда вы, как и я, переступили черту дозволенного и сыграли против правил цивилизованного общества, пакуйте чемоданы, бросайте свою респектабельную жизнь и плывите на пароходе в Бразилию. Или Панаму. Или на Таити. Только не допускайте моих ошибок — не играйте в возвращение. Не обманывайте себя. Обещаете уехать — так уезжайте, даже если вам кажется, что вы уезжаете на пару лет. Наше прогнившее общество не прощает измен с живой жизнью далёких островов, и если вы всё же пойдёте на поводу у тоски по Родине, вас непременно вытравят обратно. До Таити ведь плыть два месяца. Если вы на Таити, для Парижа вы мертвы. А покойники с того света обычно не возвращаются. Хотя письма и картины от них на Большую землю приходят весьма исправно.

Здесь, на островах, мы с вами в полной власти мифологии. Тут не бывает сумерек. Бог Таароа щёлкает небесным выключателем, и вот уже мир залит светом. Мужское божество Тефатоу владеет Землёй и Солнцем, и под его обжигающим взглядом босоногие дикари, такие как мы с вами, поют песни, плещутся в море, любят друг друга, предаются чудесному ничегонеделанию — а зачем? Еда растёт на деревьях, а дела подождут до завтра. Может быть. Во всяком случае солнце завтра встанет такое же, как и сегодня, — благостное и ясное. А ночью из мира уходит весь свет и власть в свои руки берёт хитрая богиня Луны Хина. Мудрые таитяне прячутся в хижинах и крепко обнимают друг друга. Они знают, что Хина приводит с собой тупапау — духов мёртвых. Должно быть, именно они водят моей кистью по холсту, создавая ни на что не похожие картины. Ночная тишина полная, жалобное журчание воды в скалах, однообразный шум лишь подчёркивает безмолвие.

Мои глаза бездумно смотрят в пространство, расстилающееся передо мною и рождающее у меня ощущение бесконечности, начало которой — я. Я вспоминаю: жили мы в старой Европе так, как будто она была миллионы лет назад, где-то на заре врёмен, когда снедаемый одиночеством Таароа стал Вселенной и населил собственное тело звёздами, планетами, людьми… Где-то на другом конце земного шара есть холодный чёрствый Север. На весах Севера самое большое сердце не перевесит и одной монеты. Я тоже наблюдал за Севером, и самое лучшее, что я там обнаружил, — это отнюдь не мою тёщу, а дичь, которую она прекрасно готовила.