Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография [litres]

Что я наделал? Что ж, я знаю, что натворил. Я предал свою жену и ребенка. Опять. И я снова заплыл в очень опасные воды. «Встречайте новую таинственную девушку Фила Коллинза. Она годится ему в дочери». То, что нужно для преодоления кризиса среднего возраста.

Мои заигрывания с Лавинией уже уничтожили наш брак с Джилл, и я просто обманывал себя, когда думал, что смогу все исправить. Но это не снимает с меня вину и не облегчит ее тяжесть на протяжении многих лет. Моя личная жизнь всегда была огромным котлом противоречий, которым я совсем не горжусь.

В Париже из окна номера в отеле я наблюдал за тем, как Джилл и Лили выходили из лимузина. Я чувствовал себя куском дерьма.

Если мой брак с Джилл еще не был разрушен после ситуации с Лавинией, то в тот момент он точно подошел к концу. Своими действиями в Лос-Анджелесе и Лозанне я подтвердил это.

Учитывая то, что почти всю свою жизнь я провел в поездках, до Лавинии я тем не менее всегда был верен. Что же случилось сейчас? Я не верю в этот «кризис среднего возраста». Может, наши с Джилл отношения исчерпали себя?

Даже в лучшие времена было сложно переживать мои отъезды, но в тот период дела обстояли еще хуже. Я провел только месяц в колоссальном по длине туре, который должен был продлиться еще год. Не могло быть и речи о том, чтобы отменять либо переносить концерты, чтобы я мог поехать в Великобританию и заняться бракоразводным процессом. У меня были профессиональные обязательства, и мне следовало принимать во внимание картину в целом, хоть это и доставляло неудобства моей жене (что усугубляло положение вещей). Меня ожидали масштабные концерты, в работе над которыми принимали участие десятки людей и на которые должно были прийти сотни тысяч поклонников по всему миру. Мне нельзя было останавливаться.

Через две недели после Парижа, в середине мая 1994 года, я уже был по другую сторону океана. Я начинал североамериканскую часть тура с трех концертов в «Паласио де лос Депортес» – построенном в Мехико к Олимпийским играм 1968 года фантастическом круглом куполе, который вмещал 26 000 человек. Феноменальная площадка для того, чтобы начать насыщенные трехмесячные гастроли. До этого я никогда не выступал в Мексике – ни с Genesis, ни с сольным туром. Поэтому я с нетерпением ждал этих концертов. Они стали чем-то вроде событий национального масштаба. Для 100 000 мексиканских фанатов – одних из самых преданных любителей музыки во всем мире – я должен был сначала отыграть чувственную часть, а потом – дать им мощный заряд энергии во второй. Я подвел свою семью. Я не мог точно так же подвести фанатов.

Тур Both Sides Of The World продолжался согласно плану. Однако мой график зачастую менялся и был в подвешенном состоянии; к тому же мы сражались с коварной разницей во времени между США и Великобританией. Поэтому у меня почти не было времени спокойно сесть и позвонить – пусть и с трудом – домой. Я хотел поговорить с Джилл, я хотел поговорить с Лили. Я также хотел поговорить с Саймоном и Джоули, объяснить им ситуацию, но я мог это сделать только через Энди, и тогда мне пришлось бы также погрузиться в совершенно иной мир страданий и боли.

Но в те редкие моменты, когда мне удавалось выкроить время, чтобы позвонить Джилл, я дозванивался с трудом. Однако она довольно часто приезжала в те города, где я выступал, так как Лили хотела увидеться со мной. К счастью, она мужественно держалась, и ее совсем еще юное сердце было уверено: что бы плохого ни происходило в тот момент, все наладится.Несколько раз, когда я стоял в центре сцены и пел Separate Lives (что было невероятно эмоциональной частью концерта), Джилл – если она была среди зрителей – всегда подходила как можно ближе к сцене и смотрела на меня.

Спустя три недели выступлений в Северной Америке и шесть недель после Парижа я написал от руки письмо на четыре или пять страниц для Джилл, в котором я пытался объяснить то, что я думал по поводу наших отношений и нашего будущего. Самым надежным и быстрым способом доставки этого письма был факс, а не почта. Собственно, так я и поступил – отправил его по факсу. Но это ничего не изменило. Ситуация все еще была запутанной, нам было тяжело найти взаимопонимание.

В начале сентябре мы вернулись из Америки и продолжили гастроли в Европе, но это никак не улучшило положение вещей. По сути, когда мы приехали во Франкфурт в конце сентября, все стало только хуже. Джилл болталась в огромном загородном доме, в одиночку заботясь о нашей дочке и воспитывая ее. А тем временем ее неверный муж шатался по миру, выступая с огромными концертами и приводя фанатов в восторг, наслаждаясь роскошной жизнью и (как ей, думаю, казалось) обществом своей миленькой молодой подружки. На самом же деле Орианна только изредка приезжала ко мне; большую часть времени она работала в Женеве. И это не очень меня радовало.

Итак, во Франкфурте мы давали три концерта подряд на столетнем Festhalle. Я должен был находиться в одном месте на протяжении семидесяти двух часов, а разница во времени между Германией и Великобританией была всего один час. Итак, я решил, что у меня появилась возможность увидеться с Джилл и обсудить всю сложившуюся ситуацию, разобраться хотя бы с некоторыми вопросами. Но я не смог дозвониться до нее. Казалось, что это просто невозможно сделать. Я подумал, что у меня не осталось больше других вариантов, кроме как еще раз послать ей факс из «Лейкерс Лодж».

В период гастролей по Европе в любой свой свободный день я вылетал на реактивном самолете в Швейцарию, где оставался в небольшом отеле недалеко от дома родителей Орианны. Однажды в этом отеле рано утром меня разбудил звонок. Это была Анна Коллинхэм, моя секретарша. «Что происходит, Фил? Ты на первой странице Sun.

«Что там?»

«Факс».

«Какой факс?»

«Который ты отправил Джилл».

«Как это вообще произошло?»

Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Каким-то образом самый продаваемый британский таблоид заполучил тот факс, который я отправил Джилл. Sun кое-что отредактировал и подправил в тексте, который я написал изначально, назвал статью «Я в ярости отправляю тебе факс» и придумал историю о том, что в этом факсе я требовал развода.

Ситуация начала еще стремительнее выходить из-под контроля. Журналисты окружили дом родителей Орианны. Ее отец умирал от рака, но им было плевать на это.

Репортеры стучались в двери моей мамы, брата, сестры. Ко всем, кто знал меня, пришли журналисты, и вся эта история стала достоянием общественности. Причем не только Великобритании – всего мира.Вскоре мне пришлось привыкнуть к тому, что нельзя заходить через главный вход отеля, так как там всегда дежурят папарацци.

Со мной связался недавно получивший работу в News of the World (еще одном таблоиде) 29-летний редактор Пирс Морган. Он приводил на вид убедительные доводы: это был мой шанс рассказать свою версию истории, у меня будет право утвердить финальную версию статьи, текст будет составлен слово в слово из того, что я скажу и т. д. Конечно же, статья все равно искажала мои слова так, чтобы News of the World получила свою выгоду. Пирс Морган – скользкий тип – только подлил масла в огонь.