Анатолий Гордиенко - На пути к рассвету

Снова шли по дороге, потом длинной просекой, тропкой, иногда сверялись с компасом. Забившись в густой молодняк, поспали, дежуря по очереди.

Снова шли всю ночь и в шесть утра под холодным моросящим дождем неожиданно уткнулись в Свирь. Оглядевшись и поняв, что место тут всюду открытое, хоженое, свернули в лес и пошли, держась берега реки. Миновали брошенные бараки, обогнули какое-то небольшое село, прилепившееся у реки, дважды переходили накатанную автомобильную дорогу, слышали урчание трактора в лесу, финский говор.

Шли долго, пока не свалила усталость. Отдохнув, прошли ещё километров десять, подошли к берегу, огляделись. Он показался пустынным, финских солдат не видно было ни с этой, ни с той стороны. Река поворачивала, и подруги рассудили, что течение на изгибе должно быть меньше.

Перекусив и спрятав мешки, пошли по лесу, приглядываясь к валежинам, но все деревья валялись большие, а пилы у них не было.

Повернули к берегу, в лозняке приметили два старых топляка, попытались выкатить на сухой песок. Брёвна были сырые и толстые, но всё же девушки подтянули их вверх, приободрились — начало есть.

В лесу отыскали сухую вершинку, приволокли к берегу, спрятали в кустах, увидели близ старой дороги хороший, кем-то давно спиленный кругляш, стали катить, да сил не хватило, бросили. Решили — трёх брёвен хватит для плота, чтоб держаться за него да одежду с сидорами положить.

Отдыхали до сумерек, а потом пошли мастерить плот. Брёвна, в отличие от тех, которые заготовил когда-то Маунумяки, были скользкие, длинные, а главное — без сучков, и верёвке не за что было зацепиться, она давала слабину, ёрзала по топляку.

За одной бедой — другая: на противоположном берегу в километре друг от друга вдруг ярко зажглись сторожевые костры. Патрульная моторка проходила регулярно раз в час — Марийка засекла время, но патруля они опасались не очень, больше растревожили костры. При вспышке пламени отчётливо видны были силуэты солдат, подчас казалось, что слышен их смех, разговор.

— Вечная несправедливость, — ворчала Марийка, — где этот дождь, который мочил нас неделю назад, пусть бы он пролился на эти дьявольские фейерверки.

— Течение быстрое, и нас отнесёт вон туда, за поворот, костров там не видно. Выплывем за милую душу, — утешала Анна.

— А вдруг у них прожектор?

— Уж давно бы елозили им по воде. От костра света мало, не увидят. Меня беспокоит другое — вода уж больно похолодала, ну да за плот уцепимся и айда, одно удовольствие. С детства я любила на лодке кататься, сплю и вижу — вёслами гребу, капли беленькие скатываются. Верхом на лошади страшновато, потом на велосипеде научилась. Едешь, а мысли всё заняты, как бы не свалиться да в столб не шарахнуться. В лодочке совсем иной коленкор — о чём только не передумаешь, и мысли на воде светлые, чистые. Петь мне всегда хочется в лодочке. Говорят, и у других так. Алёша то же самое сказал, как мысли мои подслушал.

Раз, правда, в детстве я чуть не утонула. Ребята завезли меня с Наташкой Кабаковой далеко на лодке и столкнули во всей одежде. Мы поплыли, умучились, у самого бережка начали уж воду глотать. Выбрались всё же, потом смеялись. Позже без мальчишек стали кататься, чтоб снова баловства не вышло.

Плот кое-как связали, гвозди выбросили — стучать нельзя было — услышат. Из вещмешков вынули финские газеты с записями, документы, листовки.

— Всё ценное возьмёшь ты, Мария, — твёрдо сказала Анна.

Марийка вложила паспорт Марии Ивановны, карточки, пропуск в непромокаемый пакет, взятый ещё в Беломорске, завязала, затянув бечёвку зубами. Газеты обернула тонкой клеёнкой и всё это аккуратно спрятала под оторванную подкладку берета. Для надёжности поверх берета повязала косынку, крепко затянула её под подбородком. Аня улыбалась, увидев, каким грибом торчал на её голове берет. Марийка побегала по берегу у кустов тальника, попрыгала — всё в порядке: берет сидел надёжно. Потом, подумав, развязала косынку и туда же, в берет, положила браунинг и часы.

— Всё свое ношу с собой, — пропела она, помогая Анне засунуть в её беретик финские листовки, плакаты, оба паспорта, выданные им в Беломорске. Анна по примеру Марийки туда положила пистолет.

Привязав косынками береты, сняли жакетки, юбки, обувь, связав их в два узелка, положили всё это на плот, туда, где уже лежали вещмешки, оттолкнулись и поплыли.

С первых же минут плот стал почти не управляемым, длинные брёвна задвигались, он никак не хотел плыть на середину реки. Девушки толкали его изо всех сил, потом, уцепившись левой рукой, гребли правой, помогали ногами.

Под конец, когда до середины Свири оставалось совсем немного, какое-то новое течение подхватило плот, верёвка от бесконечных толчков ослабла, и среднее бревно выскользнуло из верёвочной петли, за ним другое, сидоры оказались в воде.

— Поворачиваем назад, — прошептала Анна. — Леший с ними, с мешками. Берём узелки с одеждой. Поплыли.

— А может, дальше, Аня? Рванём как следует…

— Мы с плотом долго возились. Время потеряно, поплывём вперёд — наскочим на патруль. Назад. Я приказываю.

На берегу отдохнули минут десять, растёрли друг дружке спины, чуток согрелись. И тут за поворотом застрекотала патрульная моторка.

— Молодец, командир, — шлёпнула Аню по голому плечу Марийка. — Чутьё времени у тебя классное. Гляди-кось, уже заря зарозовела, полоска аленькая пошла.

— Комары-то, комары-то как взъелись, господи милостивый, — махала Аня веткой тальника по ногам, по спине.

Моторка прошла мимо, с того берега ей крикнули по-фински, что кругом всё в порядке. Это Аня и Маша слышали, уже входя в воду.

— Скорее, Аннушка, рассвет наступает.

До середины реки они гребли одной рукой, во второй держали свёртки с одеждой — выплывут, сразу переоденутся в сухое, да и плыть без одежды легче. Всё чаще и чаще Анна меняла руку, и, наконец поняв, что деваться некуда, тихонько положила свою одежду на лёгкую волну. Вскоре и Марийка оттолкнула свой узелок.

Вот уже остались позади костры, вот уже можно различить крутой песчаный берег. Холодное течение вдруг мощным водоворотом поднялось из глубины, и вмиг от него заныло в груди, одеревенели ноги.

— Марийка, как ты?

— Держусь.

Проплыли ещё немного, и Аня почувствовала грызущую, ноющую боль в левой ноге. Сначала подумалось, что это заныла рана, натёртая пьексом, потом с ужасом холодный пот выступил на лбу — поняла: судорога!

Ноги опустились вертикально и, словно чугунные, потянули всё тело вниз. Анна лихорадочно замолотила руками, уже не саженками, а просто так, перед собой. Стало тяжело дышать, каждый удар отдавался в висках. Аня изо всех сил работала руками, хотя умом понимала, что нужно не торопиться, успокоиться, перейти на редкие взмахи, может быть, лечь на спину, отдохнуть. Легла и тут же перевернулась — бумаги, намокнут бумаги в берете! Ноги снова потянуло вниз.