Анатолий Гордиенко - На пути к рассвету

Две недели Марийка и Нина Лебедева занимались с Галей. Намечен был день выезда на дальний полевой аэродром для прыжков, но с утра за Марийкой пришла посыльная — срочно к Андропову.

У Андропова был какой-то командир-пограничник, и Маша села за столик Лебедевой, та выделила ей одну тумбочку, одну половину, достала папку с бумагами по школе ФЗО, где ей поручено было провести отчётно-выборное комсомольское собрание. Листала бумаги, но в голову ничего не шло, десять минут ожидания показались ей целым часом. Марийка открывала и закрывала папку, вскакивала, заходила в комнатку к Гале Ростовской, пыталась с ней о чём-то разговаривать, а мысли все были там, за дверью кабинета.

Когда она зашла, Андропов, склонившись низко над столом, что-то писал в записной книжке. На нём был знакомый пиджачишко и белый поношенный свитерок, таким он не нравился Марии, и однажды она ему об этом прямо сказала.

— Военным я быть не собираюсь, — ответил Андропов, — и чтоб не забыть светские манеры, надо время от времени носить манишку и галстук.

Марийка, вся сжатая, как пружина, присела у стола, погладила пальчиком выцветшее зелёное сукно с крохотными чернильными пятнами.

— Ты Бультякову знаешь? — спросил Андропов, не отрываясь от записной книжки.

— Востроносая такая, с косичками?

— Угу.

— Виделись пару раз.

Андропов спрятал книжечку в боковой карман пиджака, внимательно посмотрел на Марию.

— Бультякова пошла с заданием как секретарь подпольного райкома комсомола. Всё началось хорошо, сама понимаешь, она была не одна, и вдруг связь оборвалась. 12 сентября получили мы последнее донесение по радио — и всё, точка. Куприянов и Власов за то, чтобы послать к ним связных. От ЦК партии пойдёт человек, и от нас надо.

— Я согласна.

— Ты даже не спрашиваешь, где это?

— Понимаю, что секрет. А товарищей надо выручать.

— Ну что ж, другого ответа, товарищ Мелентьева, признаюсь, я и не ожидал.

Как быстро летит время! Казалось, совсем недавно Маша Бультякова впервые ступила на крыльцо этого небольшого деревянного домика. В левой руке она держала чемоданчик, в правой — помятую телеграмму: «Вельск, Архангельской, горком комсомола. Вызываются Беломорск в распоряжение ЦК ЛКСМ на армейскую работу комсомолки Бультякова, Середина, Леонова. Секретарь ЦК ЛКСМ К-ФССР Андропов».

Рядом с Машей стояли Мотя Середина и Витя Арсентьев, шестнадцатилетний парнишка, увязавшийся с ними на свой страх и риск, а вот верной подруги Клавы Леоновой не было — не дождавшись вызова, она всеми правдами и неправдами добилась отправки на фронт.

Они вошли в коридор, постучали в дверь, обитую чёрным дерматином. Навстречу им шагнула бледная высокая девушка, взяла протянутую Машей телеграмму и, понимающе кивнув, заглянула в соседнюю комнату.

— Юрий Владимыч, трое архангелогородцев прибыло по вашей телеграмме. Выписывать направление в общежитие или сначала к вам?

Андропов вынырнул из низких дверей, поздоровался, крепко пожав каждому руку, и, подхватив самый тяжёлый чемодан, повёл всех к себе.

— Галочка, Лена, вы там чай ещё не весь выпили? Тащите, что есть — ребята с дороги! — крикнул он через плечо и, когда гости уселись на продавленный диван, стоявший напротив стола, быстро оглядел каждого. — Ну, рассказывайте, как добрались, как жилось? Кто первый? Бультякова вы будете? Совпадает по описанию — худенькая, похожа на пастушка.

— Кто вам обо мне говорил? — засмущалась Маша.

— Ваня Павлов весьма лестно характеризовал — активная, боевая. Он приезжал к вам в Ругозеро на обмен комсомольских билетов весной 41-го.

— Верно, я ему помогала.

— И хорошо помогала, раньше срока провели важную кампанию в районе. Помимо этого я вашу сестру, Анастасию Васильевну Коллиеву, знаю хорошо и как первого секретаря Ругозерского райкома партии, и как депутата Верховного Совета Карелии, заседать вместе приходилось — очень симпатичный и толковый человек. Вот и всё, пожалуй, ну, и кое-что из вашего письма почерпнул, очень оно мне понравилось.

Андропов выдвинул ящик стола, достал папку с завязками, вынул почтовый конверт.

— Почитаем, вы не против, Маша? «Когда началась война, мне не было 18-ти лет, но я, как все, хотела идти защищать Родину. Окончила десять классов. Прошла курсы сандружинниц в Ругозере. Перед войной послала документы в Ленинградский университет на гидрогеологический факультет и получила вызов, но подлые захватчики помешали осуществиться мечте жизни… А ещё хочу сообщить вам, что в военкомате натолкнулась на чёрствых и грубых людей. Днём меня выставляли несколько раз, тогда я вечером пробралась чёрным ходом со двора к самому военкому. Он, не выслушав меня, спросил, как я прошла сюда, и стал ласково просить, чтобы я ему показала этот тайный ход. Мы пошли, он улыбался и спрашивал, есть ли у меня дома куклы, а когда дошли до входной двери, военком открыл её и толкнул меня во двор, а сам быстро закрыл дверь на засов.

В Вельске я пошла в райком комсомола, и мне дали направление на железную дорогу. Я думала, что буду водить паровозы, в худшем случае охранять вагоны с военной техникой, а меня поставили кассиром. Работа очень нервная для меня, так как я деньги считать быстро не умею…

Прошу всё вышеизложенное изучить и дать мне возможность проявить себя в борьбе с подлыми захватчиками на фронте или в партизанском отряде…» Ну, и далее всё такое, что пишут многие комсомольцы, обращаясь к нам с просьбой немедленно направить их на передовую.

Андропов походил по кабинетику, весело размахивая письмом Маши, потом повёл беседу с Матрёной и Витей.

Маша с интересом наблюдала за ним. Вот он какой, секретарь, — красивый, заботливый, любит шутку, азартно грызёт крепкими зубами коричневые кубики сухарей, посыпанные мелкой солью, запивая их светленьким чаем.

На Андропове был чёрный, залоснившийся на локтях костюм, светлая рубашка, галстук, под пиджаком старенький джемпер с неглубоким вырезом. Подстрижен он был коротко, волосы слегка кудрявились; когда смеялся, глаза так и лучились радостным светом. У него была крепкая, сильная шея, широкая грудь, и весь он своей весёлой деловитостью напоминал Маше физкультурника.

В конце разговора Андропов позвал Галю Ростовскую — заведующую финхозсектором, попросил выдать новичкам продовольственные карточки и закрепить за столовой, а Маше и Моте, которые собирались жить у родственников Серединой, выписать к тому же разрешение на прописку.

Спустя два дня решилась их судьба — Мотя и Виктор получили направление в спецшколу, Бультякову оставили в ЦК комсомола.

— Из тебя получится толковый комсомольский работник, поверь мне, Маша, — успокаивал её Андропов. — У меня чутьё на людей. Ну, что ты заладила: хочу в спецшколу, хочу с ребятами. В конце концов, спецшкола от тебя никуда не уйдёт. Мы тебя прикрепим к нашему Фёдору Кузнецову, секретарю ЦК по школам. Походишь с ним, съездишь в командировку, подучишься, побываешь на собраниях, познакомишься со школьной комсомолией, начнёшь организовывать военно-спортивные кроссы, сдачу норм ГТО, проанализируешь успеваемость в старших классах. Подымай ребят на сбор металлолома, ищите бутылки, они нужны для противотанковой горючей жидкости, и, конечно, всегда помни о тимуровском движении — сейчас одиноких матерей, вдов и сирот сама знаешь сколько.