Анатолий Гордиенко - На пути к рассвету

Это место ещё в Беломорске было намечено для выброски продуктов с самолёта. Стали ждать вечером каждого нечётного дня: Няттиев, Стаппуев, Терентьев готовы были в любую минуту зажечь три сигнальных костра.

Тем временем Игнатьева приняла решение послать глубокую разведку к деревне Сельги. Пошли Матвеев, Артемьева и Бультякова. Подойдя к деревне, решили пока в контакт с местными жителями не вступать, а наблюдать, делать выводы. За два дня им удалось узнать, что в Сельгах стоит небольшой гарнизон, что на колхозном дворе ремонтируются военные грузовики и два артиллерийских тягача, что фамилия старосты Куусела — Бультякова в сумерках сорвала со столба его приказ, разрешающий сельчанам ходить по селу и за околицу с 8 утра до 8 вечера. Кроме того выяснили, что в селе действует две церкви — в южном конце лютеранская, туда вечером шли солдаты, и православная на погосте — там толклись старухи, созванные звяканьем разбитого колокола.

Артемьева, зашифровав радиограмму, передала эти данные в Беломорск и уже в третий раз по настоянию Игнатьевой сделала запрос, почему до сих пор нет самолёта с продуктами.

В ответной радиограмме благодарили за сведения и обещали выслать самолёт в конце недели.

Самолёт не прилетел, и Терентьев со Стаппуевым снова ходили вечером на дальнюю ламбушку глушить рыбу. Вернулись злые — рыбы оказалось мало, а сами намёрзлись: пришлось им там раздеваться и лезть в воду, доставать всплывшую рыбу руками.

Ходили в разведку Няттиев и Матвеев, два дня наблюдали за дорогой, по которой из Финляндии через Паданы автомобили везли горючее, технику. В середине ночи им удалось засечь небольшую колонну тяжёлых грузовиков с пехотой в сопровождении трёх лёгких танков.

С каждым днём становилось всё холоднее, вот-вот пойдут холодные осенние дожди, и тогда совсем трудно придётся ночью в шалаше. Дважды уходил в Паданы Стаппуев, до войны работавший там начальником кинофикации района, для организации явочных квартир и возвращался ни с чем — полиция контролировала каждую избу, каждую семью, во многих домах на постое были солдаты.

Раздосадованная Игнатьева направила в Паданы Терентьева и Стаппуева, приказав им во что бы то ни стало найти место для группы у родственников Стаппуева.

Утром 12 сентября Артемьева передала радиограмму в центр, в которой Игнатьева сообщала о том, что все с надеждой ожидают возвращения Стаппуева и Терентьева и что, видимо, скоро будет изменено место их базирования.

Закончив сеанс связи, Мария помогла Артемьевой, как всегда, снять с ели проволочную антенну, уложить в мешок рацию.

После этого, как было заведено, девушки стали собираться с котелками к ближнему озерку за водой, чтобы вскипятить чай, сварить концентраты.

— Вы бы взяли наган, девочки, — сказала, тяжело дыша, совсем разболевшаяся Игнатьева, кивнув в сторону Няттиева, который от нечего делать чистил её и свой ТТ.

Артемьева громко похлопала по боку, где висела у неё пустая брезентовая кобура, набитая сухарями — револьвер она давно спрятала в мешок. У Бультяковой оружия не было — так распорядился Андропов, и они, спустившись с горушки, пошли к опушке леса и оттуда повернули к ламбушке.

Только набрали воды, как в стороне лагеря послышались выстрелы, сначала два винтовочных, затем автоматная очередь.

— Стаппуев вернулся, — обрадовалась Бультякова. — Лося увидел. Мерещится ему этот лось. Задаст ему Хельми, — так они звали Игнатьеву, — теперь, поди, лагерь надо менять.

— Тише, тише, — перебила её радистка, — слушай!

Но вокруг стояла прежняя тишина.

— Ты думаешь, Маша, что Стаппуев шалит? Ох, подстрелил бы он рогатого, зажили б мы, чёрт с ней, с базой, сменим…

Вдруг затукала длинная пулемётная очередь.

— Финны, Машенька, финны, — зашептала быстро Артемьева. — Это МГ-34 лупит. Слышишь, как голосисто бьёт. Я его сразу отличила, прошлый раз наши ребята такой трофей захватили. Выручил он нас. Слушай, слушай, как частит.

Прострекотала ответная автоматная очередь, на неё нахлестнулся снова МГ, и опять всё замерло — ни крика, ни шума.

Побросав котелки, девушки побежали к лесу. Артемьева влезла на сосну, но в густом березняке-подросте, скрывавшем небольшой пригорок, где стояли их шалаши, казалось, всё было, как прежде.

Почти до полудня они наблюдали за своей стоянкой и лишь к вечеру решили подползти поближе.

У командирского шалаша чернела подсохшая лужа крови, в ней поблескивали на солнце новенькие автоматные гильзы. Кровь была на тропке, на траве, казалось, что кого-то раненого тащили по земле. Вещмешков, радиостанции, своих плащ-палаток, расстеленных на лапнике, они не нашли. Если бы не кровь, то могло показаться, что лагерь просто оставлен, что все ушли куда-то и вот-вот вернутся.

— Уходим, — шепнула Артемьева, — уходим поскорее, подруженька милая.

Они перешли на запасную явку, километрах в пяти, ждали там ночь и день, но никто не пришёл. Идти в Сельги или Паданы девушки не решились — понимали, что их ищут, и поэтому приняли решение двигаться на восток к линии фронта. Артемьева разорвала в мелкие клочки шифровальную книжку, Бультякова — записи, сделанные за время похода. Всё это закопали в ямки, засунули под дёрн с интервалом почти в километр.

Переплыли реку Тумбу, еле отогрелись в ходьбе, а ноги уже почти не слушались. Их поташнивало от опротивевшей брусники, которой они питались последние пять суток. Дни путались, Бультякова простудилась — у неё всё время были мокрые ноги, сапоги порвались, в них хлюпало, подмётки пришлось подвязать куском армейского кабеля, который они вырезали из полевой телефонной линии на обочине какой-то сельской дороги.

Солнце спряталось за тучи, посыпались короткие, холодные дожди, сбивая с деревьев жёлтые листья.

На рассвете вышли к озеру. Справа на косогоре щетинилось сжатое поле, посреди него темнели три покосившиеся копны. Девушки бросились к ним, принялись растирать в ладонях колючие колосья, жадно жевать каменные зёрна ячменя.

Через полчаса, набив карманы мятыми колосками, они спустились с горушки и увидели небольшую деревеньку. Притаившись у крайней избы, долго наблюдали — всё вокруг словно вымерло. Подошли ко второй избе, ступили на крыльцо. Дверь вдруг открылась, и из сеней к ним шагнул рослый финский солдат.

— А мы к вам. Мы убежали с той стороны. Ищем своих родных, — заговорила сбивчиво по-фински Бультякова. — Это какая деревня будет?

— Кузнаволок, — ответил солдат, поправляя на плече автомат. — Заходите. Побеседуем. Мы вас давно ждём.

Финский сержант, спавший в горнице, расспрашивал их недолго, кивал головой, соглашался со всем, что они ему говорили, затем пошёл в патрульную сторожку на дороге, позвонил по телефону.