Алексей Шерстобитов - И киллеру за державу обидно

К этому времени Эмма что-то втирала вдове в виски и поставила укол, что не было предупреждающей мерой — не выдерживающий нагрузки разум периодически отключал сознание, чтобы не «перегорели» нейронные связи. Он не мог выносить того, что был вынужден осмыслять! Тяжелее всего становилось в моменты его «включения», когда еще не произошло полного анализа обстановки последних часов перед отключением. В эти мгновения — какие-то секунды, она совершенно не понимала, что, собственно, случилось… Только потом в сознание проникали эти страшные, обжигающие пламенем ада мысли — ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! Их обоих больше нет! Жизнь больше не имеет смысла…

Все больше и больше людей узнавало о горе, ворвавшемся в дом Хлебникова, в стороне никто не остался, за исключением Волошина, начавшего обещать через третьих лиц горы льгот, деньги, поддержку, на деле оказавшиеся, как всегда, миражами, видимо, стоматолог не смог подняться выше выбранной им в молодости профессии, мня себя императором одного «песчаного карьера».

После приехали Александр Тобак, как говорит Надежда Юрьевна — впоследствии, очень талантливо изображавший дружбу. Его привез Андрей Камаров, талантливейший человек, проникшийся настолько произошедшим, что принял огромное участие и в дальнейшем. Вот что об этих двух людях говорит «Черный дневник» Нади:

«Когда убили Тимура, Андрею позвонила Вероника, на тот период гражданская жена Тобака. И вечером того же дня он привез Сашу, сняв его с пути между перелетами, и они приехали вдвоем. Конечно, Андрюша понимал намного больше, чем считал нужным показать. Он очень помог с похоронами — ну, во всяком случае, будучи вхожим в Правительство Москвы, место на Ваганьковском добыл именно он. Он всем своим видом ВСЕМ дал понять, что он — рядом со мной, и на похоронах, и на поминках. Он приезжал ко мне домой, один и с супругой, довольно часто. Я бывала у них в офисе. Мне, конечно, нужна была помощь! Я рассчитывала на то, что Андрей с его весом, авторитетом поможет мне со связями в прокуратуре, включая Ильюшенко, тогдашнего Генпрокурора (это он и сделал впоследствии). Что он со мной или без меня встретится со следователями и даст им полную раскладку ситуации. То ли он не верил следствию и его эффективности, то ли статус правозащитника не позволил ему снизойти до общения с классовыми противниками, то ли он в принципе не верил в успех моей затеи докопаться до истины и наказать… Но факт остается фактом: Андрей был рядом со мной везде, в самом главном! Но, в отличие от Тобака, который и мнения-то своего по сути никогда не имел, к Андрею на эту тему у меня нет ни претензий, ни обид. Это было его право. Потом, в отличии от Тобака, он никогда не «бил себя пяткой в грудь», какой он дражайший друг номер «раз» у Тимура. Друг, жена — они и не могут иначе, как рвать себе нервы, чтобы найти, доказать, отомстить, наказать… А просто как хороший приятель он и так сделал намного больше, чем я могла ожидать. Так же, кстати, он вел себя и в отношении следствия по делу Влада Листьева. Андрей человек со своими принципами, которым никогда не изменяет. Можно их, эти принципы, принимать или нет. Но его последовательность и честность хотя бы перед самим собой — очевидны.

Они застали Надю вцепившейся в «газовый» пистолет, ей казалось — надо охранять сына. Андрей прислал охранника, который вплоть до похорон не покидал вдову и сына Хлебниковой, не столько из-за опасений, сколько ради облегчения ее возвращения в адекватное состояние…

Надя, какими-то не всегда ожидаемыми всплесками, осознавала не столько происходящее, сколько самих участников, мелькающих в этот день в квартире, где еще недавно хозяевами были Тимур и она. Куда бы она не направлялась, везде были люди, периодами несчастная пыталась уединиться, но дела, вопросы, действия только прибавлялись, превращаясь в кутерьму, в которой каждая мелочь невероятным образом начинала играть огромное значение: «Если я не обращу на это внимание или не сделаю вот это, то не смогу быть достойной мужа» — от этого, ей казалось, зависит, чуть ли не их совместное будущее, в которое почему-то верилось, и которое уже ожидалось — будущее в Вечности, где не женятся, не выходят замуж…

Невероятное, неизвестное до сегодняшнего дня ощущение, будто все творящееся сейчас, происходит как бы вчера, будто перематываемая назад, после воспроизводимое в записи. Невозможно понять какой именно раз, нельзя остановить или промотать вперед не глядя тяжелые моменты, остается только смотреть, переживать, страдать, умирая и снова возрождаясь для этого же мучения и пыток.

Она никогда уже не сможет спокойно видеть кровь, даже на экране телевизора, лишь представляя ее, пусть мельком, чувствуя металлический приторно-соленый вкус на губах. Этот запах заставляет пошатнуться, затмевает зрение, нарушает временно координацию. Надя не сможет больше готовить еду из фарша, резать мясо — ее пальцы помнят ощущение мозгов самого любимого ею человека, любовь, а точнее страсть к которому не только не уменьшилась, но бесконечно возрастает, давно превзойдя нормальное должное при настоящих чувствах к мужу…

Иван Иванович Смольников, тот самый, что был в это злополучное утро в Москве дежурным по ГУВД и приехал на «труп» не сразу, а через час-полтора после совершенного убийства. Осмотрев место преступления, поднялся в квартиру, где, по его собственному заверению, высказанному много позже, был удивлен. За многие годы работы опером «такое» видел первый раз: жена, потерявшая мужа, вполне в сознании, без истерики, абсолютно сухой взгляд, фразы четкие, произносимые складно и связно — осознание потери еще не пришло, но действия находились в прямой зависимости от уже поставленной цели: противостоять и отомстить. Пока отомстить, а не добиться справедливости. Предложив приехать за показаниями после похорон, на что Надежда имела полное право, милиционер в ответ услышал:

— Записывайте прямо сейчас. У Вас есть время? Я слишком много знаю! Чем больше я Вам расскажу сейчас — тем больше шансов, что меня не тронут и моих детей…

Он посмотрел прямо в глаза говорившей, подумал с десяток секунд, и стал оформлять «оперативный опрос».

Этим не кончилось. Следом Хлебникова потребовала без санкции навестить офис «МАРВОЛА», расположенный на Октябрьской улице. Хоть и не сразу, Иван Иванович поддался неудержимому напору:

— Надежда Юрьевна, может быть после, ведь можем не застать, спугнем…

— Нет! Сегодня и сейчас! Они должны с сегодняшнего дня жить в страхе. Если убить не смогу, то жизнь испорчу однозначно.

Поездка оказавшись не тщетной, позволила застать Дмитрия Ческиса не подготовленным и не ожидавшим, такого быстрого появления милиции. По его реакции опытный опер безошибочно определил — все записанное со слов вдовы ложилось точно «в цвет»…