Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

Он все время улыбался мне, словно я была смешной личностью. Когда он смеялся над тем, что не казалось мне смешным, мне было не по себе. Он много говорил о женщинах, о пустоте их любви. Он только недавно развелся и потому был особенно циничен. При разводе суд отдал под его опеку шестилетнего сына.

Однажды вечером, уложив сына в постель, он сел за рояль и начал играть для меня. Он играл долго. Потом сделал то, что заставило мое сердце забиться как сумасшедшее. Чтобы лучше видеть ноты, он надел очки. До тех пор я никогда не видела его в очках. Сама не знаю почему, но меня всегда возбуждали мужчины в очках. Теперь, когда он надел очки, я внезапно почувствовала, что теряю самообладание.

Он прекратил играть, снял очки и подошел ко мне. Он обнял и поцеловал меня. Я закрыла глаза, и у меня началась новая жизнь.

Я переехала со своей квартиры в другую, ближе к его дому, чтобы он мог забегать ко мне по дороге на работу или после нее. Я целыми днями ждала. Оглядываясь на свое прошлое, на все, что сохранила моя память, я содрогалась. Теперь я понимала, какой пустой и холодной была моя прежняя жизнь. Я всегда думала о себе как о существе, которое никто не любит. Теперь я поняла, что было нечто еще более ужасное в моей жизни — мое собственное сердце, не способное любить. Я немного любила себя, любила тетю Грэйс и тетю Ану. Как мало это было — я поняла только теперь!

Я сидела одна, много думала о прошлом и понимала ребенка с застывшим сердцем, Норму Джин. Она просто не смогла бы выжить, если бы в ее сердце было место для любви. Теперь я проводила дни в ожидании его, и если он опаздывал даже на несколько минут, меня охватывал панический ужас. Если бы я любила кого-то или что-то в детстве или подростком, мне пришлось бы впадать в отчаянье каждый день! Может быть, все это было, но я просто себе в этом не признавалась. Может быть, поэтому так больно было любить теперь, и сердце билось с такой силой, готовое взорваться от боли и страстного желания.

Я много думала о нем и о других мужчинах. Мой любовник был сильной личностью. Я не хочу сказать, что он доминировал в наших отношениях. Сильный мужчина не должен демонстрировать свое превосходство над женщиной. Он не использует свою силу против женщины, ослабевшей от любви к нему. Он использует свою силу в борьбе с окружающим миром.

Когда он входил в мою комнату и заключал меня в объятия, все мои заботы и волнения улетучивались. Я забывала даже Норму Джин и переставала видеть мир ее глазами. Я забывала даже о том, что нефотогенична.

Новая „я“ родилась в моем обличье — не актриса и не кто-то, видящий мир в ярких красках. Вся слава, цвета и успех, о которых я мечтала в прошлом, оказались теперь во мне. Когда он сказал: „Я люблю тебя“, это было лучше, чем если бы тысяча критиков назвали меня великой кинозвездой.

Я старалась понять, что было иным в моей жизни до встречи с ним. Ведь теперь, как и прежде, — не было никакой надежды, никакой перспективы, все двери передо мной закрыты. Проблемы были те же, что и прежде. Но они казались теперь пылью, сметенной в угол комнаты. И было нечто совсем новое — секс.

Неприятно, когда секс — это не секс. Когда я была замужем, я просыпалась по утрам и думала: может быть, мир сошел с ума, зациклившись на сексе. Это как если бы вас постоянно убеждали, что жидкость для чистки туалета — величайшее изобретение человечества.

Потом я догадалась, что другие люди, другие женщины — не такие, как я. Они были способны чувствовать то, что я не могла. И когда я начала читать книги и мне попадались на глаза слова „фригидная“, „отвергнутая“, „лесбиянка“, я думала, не ко мне ли все они относятся?

Как-то один знакомый, поцеловав меня, сказал, что, весьма вероятно, я лесбиянка, так как я не реагирую на поцелуи мужчин, то есть его. Я не спорила, потому что не знала, кто я на самом деле. Бывали периоды, когда я не чувствовала себя человеческим существом, бывали и такие моменты, когда я думала только о смерти. Нельзя при этом отрицать, что хорошо сложенные женщины возбуждали мой интерес.

Теперь, влюбившись, я знала, кто я такая. Я не была лесбиянкой. Интерес всего мира к сексу теперь не казался мне безумием. Наоборот, мне теперь казалось, что безумия было недостаточно.

В моих райских кущах было только одно облачко, и оно все разрасталось. Вначале для меня была важна только моя собственная любовь. Но через несколько месяцев я стала наблюдать за его любовью. Я смотрела, слушала и снова смотрела и не могла сказать себе больше, чем он сам мне говорил. Я не могла решить, действительно ли он любит меня.

Он без конца улыбался, когда мы были вместе, часто подшучивал надо мной. Я знала, что я ему нравлюсь и что он счастлив быть со мной. Но его любовь казалась мне не такой сильной, как моя. По большей части его разговоры со мной были полны критики. Он критиковал мои мысли. Он постоянно подчеркивал, как мало я знаю и насколько я далека от жизни. В общем-то он был прав. Я старалась узнать больше, читая книги. У меня появилась новая подруга, Наташа Лайтесс. Она преподавала актерское мастерство и была высококультурной женщиной. Она советовала, что мне читать. Я читала Толстого и Тургенева. Я была в восторге и не могла отложить книгу, пока не заканчивала ее. И мечтала обо всех этих героях, слышала, как они говорят друг с другом. И все-таки я не чувствовала, что становлюсь умнее.

Я никогда не жаловалась на его критические замечания, но они глубоко обижали меня, ранили, как и его скепсис.

Например, я говорю: „Я никогда прежде не чувствовала ничего подобного“.

А он отвечает: „Еще будешь, и не раз“.

„Не уверена, — продолжаю я. — Знаю только, что для меня это все-все“.

Он парирует: „Не стоит принимать несколько мимолетных ощущений за что-то серьезное“. Потом он спрашивает: „Что для тебя самое важное в жизни?“

„Ты“.

„После того, как я исчезну“, — смеется он.

Я начинаю рыдать.

„Ты плачешь без всякого повода, — говорит он. — Это потому, что твой ум плохо развит. А если сравнить с твоей грудью, то он просто в эмбриональном состоянии“. Я не могу возражать, так как должна сначала посмотреть в словаре, что значит это слово. „Твой ум спит, — продолжает он. — Ты никогда не размышляешь о жизни. Ты просто плывешь по течению с помощью пары воображаемых подводных крыльев“.

Оставшись одна, я лежала без сна, перебирая в уме все, что он говорил. И я думала: „Он не любит меня, иначе он не видел бы так ясно все мои недостатки. Как он может любить меня, если я такая дурочка?“

Я не возражала быть дурочкой, только бы он любил меня. Когда мы были вместе, я чувствовала, что иду по дну какой-то канавы, а он — по тротуару. И я смотрела и смотрела вверх, надеясь поймать любовь в его взгляде.