Алексей Зайцев - На острие красных стрел

Беспредельной храбростью, высоким боевым мастерством удивил всех наводчик орудия Александр Калугин. В один из сентябрьских дней в районе села Григоровка после сильной артиллерийской подготовки противник перешел в наступление. Калугин вел огонь прямой наводкой. Осколочными уничтожил целый взвод немецкой пехоты. «Каждый снаряд — в цель!» — таков был его девиз. Выстрел — и разбит взрывом вражеский миномет, еще выстрел — уничтожен второй. Затем поражены три пулемета!

При повторной атаке гитлеровцев были тяжело ранены командир орудия и заряжающий. Калугин не растерялся, принял командование расчетом на себя. Орудие продолжало разить врага. И вторая атака фашистов была отбита.

Через некоторое время началась третья по счету атака. В этот раз впереди пехоты пошли танки и штурмовые орудия. Снаряды рвались рядом с расчетом. Но неустрашимый наводчик, казалось, не замечал, что делалось вокруг. Прильнув к прицелу, он подпускал ближе вражеские бронированные машины, чтобы бить наверняка. Две из них остались гореть на поле, остальные отошли назад.

После этого Калугин перенес огонь на немецкую минометную батарею и заставил ее замолчать. Потом снова осколочные по пехоте — и еще 35 вражеских трупов!

Мужество, храбрость и самоотверженность продемонстрировали саперы 48-го полка под командованием начальника инженерной службы Федора Чирвы. Стоя по горло в холодной воде, они грузили на плоты и лодки людей, технику, боеприпасы, под огнем врага переправляли на правый берег. Оттуда перевозили раненых. И так — день и ночь, круглыми сутками, под снарядами, минами и бомбами... Несмотря ни на что Чирва сумел обеспечить бесперебойную переброску через Днепр пополнения и боеприпасов, эвакуацию раненых.

К сожалению, на плацдарме с Федором Чирвой нам пришлось расстаться. Он получил тяжелейшее ранение в живот. Осмотрев рану, врач Людмила Безродная пришла к выводу, что без наркоза обрабатывать ее нельзя — человек не выдержит... Но Федя возразил:

— А если бы меня вот такого взяли фашисты? Они искали бы наркоз для облегчения боли? Делайте, что надо!

Даже видавшие виды фронтовые медработники удивлялись его силе воли. Стиснув зубы, терпя неимоверную боль, он не издал ни одного стона, пока врачи очищали рану от земли и осколков. Старший лейтенант был спасен, и его отправили в госпиталь. Мы долго его вспоминали как мужественного и храброго, обладавшего железной волей командира, отличного организатора и мастера своего дела. Это был человек жизнерадостный, никогда не унывающий, остроумный.

* * *

Между тем события на плацдарме развивались драматически. Гитлеровцы и в самом деле предприняли все возможное, чтобы сбросить нас в Днепр. И были в ходе сражения такие критические моменты, когда они незначительными силами — отдельными танками или группами, — но все-таки прорывались к реке. Некоторые высоты по нескольку раз переходили из рук в руки. Схватки были ожесточеннейшие, нередко переходящие в рукопашную.

День 26 сентября 1943 года, наверное, запомнился многим моим однополчанам. С раннего утра вражеская авиация группами по 15–20 самолетов нанесла несколько бомбовых ударов по нашим боевым порядкам. Земля вздрагивала, стонала от взрывов. Снова вспыхнула Григоровка. Всходившее солнце долго не могло пробиться сквозь тучи пыли и дыма.

В тот день гитлеровцы восемь раз пытались вернуть Григоровку, выбить наш полк с приднепровских высот и сбросить в реку. Бой был ожесточенным, силы неравными — не хватало гранат, снарядов, патронов. Доставка пополнения и боеприпасов на плацдарм шла с перебоями — Днепр постоянно находился под прицелом артиллерии противника. И вот в критическую минуту в окопы пришли полковые политработники.

— Товарищи! — обратился к воинам заместитель командира полка по политической части Н. Гордатий. — Отступать некуда, позади Днепр, позади земля, истерзанная гитлеровскими палачами, там наши люди, только что освобожденные из-под фашистского ига. Мы не можем, не имеем права допустить, чтобы они снова оказались в фашистском рабстве! Лучше смерть, чем позорное отступление за Днепр!

От бойца к бойцу, от окопа к окопу, от ячейки к ячейке, по траншее передавался призыв политработника. С этими словами на устах бойцы и командиры дрались за каждый клочок правобережной земли, бросались в контратаки, в рукопашную...

Эти стихи написала о тех памятных днях поэтесса дивизии, санинструктор 29-го стрелкового полка Таня Барабаш. Конечно, ее поэзия была далека от совершенства, но мы, первые читатели и ценители ее творчества, не замечали этого. Таня писала о нас, о конкретных людях и конкретных событиях, писала с душой и сердцем. Нередко ее стихи печатались в дивизионке, а также в армейской газете, и Таня получала много откликов на них. А надо сказать, наши газеты — армейская «Мужество» и дивизионная «Красное знамя» — пользовались у бойцов и командиров большим авторитетом. Их ждали, читали, передавали по цепи, из окопа в окоп, по траншеям, блиндажам и дзотам. В каждом номере печатались заметки, корреспонденции, статьи, посвященные отличившимся в боях воинам, рассказывающие об их боевом опыте, что особенно нас интересовало.

«Красное знамя» редактировал тогда Поздняев Константин Иванович, будущий писатель, в послевоенное время — заместитель редактора журнала «Советский воин», затем редактор газеты «Литературная Россия». Ответственным редактором армейской газеты был писатель Е. Поповкин. В «Мужестве» печатал свои первые заметки ныне известный писатель Иван Фотиевич Стаднюк.

* * *

Да, очень правильно писала Таня Барабаш: позабыть то, что было в боях за Днепр, невозможно.

На одной из безымянных высот держал оборону батальон Тихона Ламко, волевого, инициативного, бесстрашного командира. В тот самый момент, когда гитлеровцы крупными силами пошли в атаку, Ламко был контужен разрывом мины и потерял слух, но продолжал руководить боем. На случай если противнику удастся зайти с тыла, организовал круговую оборону. Атакующие попытались это сделать, но напоролись на плотный и меткий огонь наших пехотинцев. Весь черный от дыма, Ламко сам расстреливал гитлеровцев из станкового пулемета.