Иван Лыков - В грозный час

— Конечно, повоюем, — улыбнулся Алексей Кондратьевич и добавил: — А у меня для вас есть еще одно поручение.

Кропотин раскрыл планшетку, достал оттуда несколько экземпляров «Правды». По тексту статьи «Москве угрожает враг», были пометки, сделанные, по-видимому, его рукой.

— Это Алексей Толстой написал, — сказал комиссар, передавая мне газеты. — Здорово написал! За самое сердце берет. Почитайте людям. Уверен, от этой статьи они еще один заряд ненависти к фашистам получат. В общем, действуйте, Лыков, — заключил Алексей Кондратьевич. И, уже прощаясь, сообщил: — Я сейчас в стрелковый батальон еду. У них завтра горячее дело будет: Борисово же вернуть надо.

К вечеру небо заметно прояснилось. Моросивший весь день дождь прекратился. Похолодало. Собравшиеся у моего танка бойцы батальона поеживались, с нетерпением ожидая, когда начнется чтение «чего-то необычного». Именно так назвал солдатский «телеграф» сообщение о предстоящем знакомстве со статьей Алексея Толстого.

Читать ее для всех я поручил одному из красноармейцев. К сожалению, память не сохранила ни его имени, ни фамилии. Точно знаю лишь одно: до войны этот боец учился в театральном вузе. И сейчас он читал статью очень выразительно, прямо-таки артистически отточенно. И от этого каждое слово писателя, и без того впечатляющее, еще глубже западало в сердца слушавших бойцов и командиров.

— «Черная тень легла на нашу землю, — громко читал красноармеец. — Все поняли теперь: что жизнь, на что она мне, когда нет моей Родины?..»

Я всматривался в лица бойцов. Они менялись буквально на глазах. Посуровели, побледнели. На скулах закаменели тугие желваки.

А над опушкой все громче звучал молодой, сильный голос. В нем появились нотки металла. И далеко окрест разносились, словно призывный звон колокола, слова:

— «…Нет, лучше смерть! Нет, лучше смерть в бою! Нет, только победа и жизнь!..

Красный воин должен одержать победу. Страшнее смерти позор и неволя. Зубами перегрызть хрящ вражеского горла — только так! Ни шагу назад! Ураганом бомб, огненным ураганом артиллерии, лезвиями штыков и яростью гнева разгромить германские полчища!»

«Вот оно, слово писателя, — подумал я. — И не надо ни собрания, ни митинга. Чувства и так накалены до предела».

Подобное происходило в тот вечер и в стрелковом батальоне бригады. Здесь горячее слово писателя тоже вызвало новый прилив жгучей ненависти к гитлеровцам, твердой веры в неизбежность нашей победы. Стрелки, как и танкисты, рвались в бой.

И он вскоре разгорелся. Беспощадный, ночной. Стрелковый батальон совместно с мотоциклетным полком с ходу ворвался в Борисово. И хотя находившихся там гитлеровцев было гораздо больше, чем атакующих советских бойцов, они все равно не устояли, обратились в бегство. Борисово опять перешло в наши руки. В этом бою было захвачено у противника 30 автомашин, около 70 мотоциклов, много стрелкового оружия. Он потерял убитыми и ранеными несколько сотен своих солдат и офицеров.

А потом были тяжелые и длительные бои еще за ряд наших сел и деревень, за город Можайск. Неся потери, мы медленно отходили, упорно цепляясь за каждый населенный пункт, за каждый клочок родной земли. И вырывать их из наших рук врагу удавалось лишь ценой громадных потерь в живой силе и технике.

* * *

Нашу бригаду, потерявшую в тяжелых боях почти все свои танки и значительную часть личного состава, вскоре вывели во второй эшелон для пополнения. Мы оказались в районе юго-западнее Звенигорода. А точнее — у деревни Покровская.

Пополнение… Это, как и прежде, были люди, собранные суровой необходимостью войны из самых разных мест нашей страны. И все же на этот раз среди них было особенно много сибиряков.

— Ну, сибиряки народ крепкий, — одобрительно заметил по этому поводу капитан Г. Е. Пелевин. — Я еще до войны с ними служил, знаю.

Пополнились людьми и техникой в самые кратчайшие сроки. И снова — на линию огня.

Приближалась 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Мы в батальоне, занявшем к тому времени оборону у деревни Локотня, гадали: что же произойдет в эти дни в Москве, будет ли традиционный, как до войны, парад, выступит ли И. В. Сталин?

На всякий случай капитан Г. Е. Пелевин дал задание отыскать радиоприемник. Но не так-то просто было найти его в такой деревушке, как Локотня. Начальнику связи батальона А. П. Неугодову пришлось, например, обежать все избы, прежде чем он смог в одной из них обнаружить батарейный радиоприемник — старенький, какой-то неизвестной нам конструкции. И все-таки это была удача. С того дня, как только позволяла обстановка, вокруг приемника тотчас же собирался тесный кружок. С затаенным дыханием бойцы и командиры слушали сводки Совинформбюро, последние известия. Приемник мы включали на короткое время, потому что батареи быстро истощались, а нам нужно было приберечь их до ноябрьских праздников.

В дни, предшествовавшие 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, противник активных боевых действий на нашем участке не вел, только изредка обстреливал занятые нами позиции да вел разведку. Однажды, правда, он попытался атаковать населенный пункт Шеино, но находившаяся там рота мотострелков лейтенанта Г. Т. Головатенко при поддержке четырех Т-26 и одного БТ-5 легко отразила эту атаку.

И вот настал день 6 ноября. Вечером все, кто мог, собрались у радиоприемника. В избу, где помещался штаб батальона, набилось столько народу, что буквально нельзя было повернуться.

— Ну что ж, Афанасий Павлович, — сказал Неугодову комбат, — давай включай. Перед праздником должны же передать что-нибудь важное…

Начальник связи щелкнул пуговкой выключателя. Послышался слабый шорох эфира. Но вот, прервав его, до нас долетел знакомый всем голос московского диктора:

— Говорит Москва! Передаем прямую трансляцию торжественного заседания Московского Совета с представителями трудящихся города Москвы и доблестной Красной Армии, посвященного 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции…

— Вот это да-а-а! — вырвалось у начальника штаба батальона старшего лейтенанта В. Д. Советкина.

На него со всех сторон зашикали, и он умолк. Люди затаили дыхание, напряженно ловя каждое слово, доносившееся из приемника. Все забыли про самокрутки, уже погасшие в руках, забыли про открытую дверь, откуда тянуло морозным сквозняком и изрядно леденило разгоряченные спины. Даже когда на улице разорвалось несколько тяжелых фашистских снарядов, никто не обратил на это внимания, не пошевелился.

Мы слушали живой голос Москвы, и в душе поднималась горячая волна радости.

В тот день трансляцию торжественного заседания и доклад председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина слушали не только мы, но и десятки миллионов других людей в тылу и на фронте. И в каждого это выступление вселяло надежду, веру в нашу неизбежную победу.