Иван Лыков - В грозный час

Приказав вооруженному пулеметом красноармейцу Винковецкому выдвинуться по шоссе вперед и занять там хорошую огневую позицию, я вместе со старшиной Куханенко и другими танкистами начал осматривать машины. Одного взгляда на тридцатьчетверку было достаточно, чтобы понять: оживить ее не удастся. Она стояла у дороги, завалившись в кювет и уткнувшись стволом орудия в землю. Башня ее была перекошена, в моторном отделении зияла дыра от прямого попадания снаряда. Танк, видимо, горел, но по каким-то причинам огонь быстро потух.

БТ тоже оказались разбитыми. На всех танках с орудий были сняты замки.

— Выходит, товарищ комиссар, напрасно мы сюда шли, — сказал мне старшина Ф. И. Куханенко, и это прозвучало как упрек.

Я не нашелся, что возразить, и велел приготовить противотанковые гранаты.

— Добивать будем, что ли? — с горечью спросил Куханенко.

— Придется.

В это время подбежал Винковецкий:

— Товарищ комиссар, по дороге вражеская пехотная колонна движется.

— Далеко отсюда?

— Точно не скажу — темно. Наверное, с полкилометра. Может, меньше. Во всяком случае, голоса слышны.

Интересно, что за колонна? Большая или нет? Рискнуть, что ли?

Размышляю над этим, а красноармеец Винковецкий стоит, переминается с ноги на ногу.

— Товарищ комиссар, — наконец говорит он, — диски бы опорожнить. Неохота их полными назад тащить.

— А шо, подсыплем им огоньку, товарищ комиссар? — вторит ему Куханенко.

— Зря, что ли, сюда шли? — доносится из темноты голос механика-водителя старшего сержанта И. Я. Одарюка.

— Ладно, — соглашаюсь я неохотно, понимая, что в какой-то мере нарушаю приказ комбрига. — Огонь откроем по моему сигналу.

Обрадованный Винковецкий с пулеметом спешит на прежнее место. А мы залегаем вдоль дороги у танков.

Шум движущейся колонны приближается, уже можно разобрать отдельные слова.

— Пора, товарищ комиссар, — шепчет мне Куханенко.

Вытаскиваю ракетницу — и в небе с шипением вспыхивает огненный шар. Яркий свет заливает дорогу, на ней отчетливо видна колонна. И тут по ней бьет длинная пулеметная очередь. Застучали и наши автоматы. Со стороны гитлеровцев послышались истошные вопли. Ослепленные светом ракеты, ошеломленные неожиданным, почти в упор, огнем, они не сразу сообразили, что происходит. А мы воспользовались этой заминкой, дали по ним еще несколько очередей и, бросив в люки танков противотанковые гранаты, поспешили убраться подальше от шоссе.

Вскоре были уже в лесу. Здесь резко повернули на юг, чтобы еще дальше отойти от шоссе, а затем где-нибудь в районе Михайловской пересечь линию фронта.

— Ну вот, теперь и душа спокойна, — радостно сказал старшина Куханенко, когда позади, на шоссе, уже затихла стрельба. — А то идут, як к теще на вареники…

К переднему краю подошли на рассвете. Сплошной обороны, к счастью, у фашистов здесь тоже не оказалось. Лощинкой, протянувшейся через неширокое поле, вышли к своим, но не на позиции нашей обороны, а в расположение другой пехотной части. После выяснения, кто мы и откуда, нас препроводили в бригаду, предварительно угостив горячей кашей и крепким чаем.

…Подполковник А. С. Дружинин, выслушав мой доклад, сказал повеселевшим тоном:

— Вот и хорошо, что все прояснилось. Теперь и сомнений не будет. А на войне, комиссар, во всем нужны ясность и определенность. Понял теперь?

— Так точно, товарищ подполковник, — ответил я.

Вы уже, наверное, знаете из сообщений нашего командования, что проклятые русские наступают, — писал в начале декабря 1941 года один из тех, кто еще незадолго до этого мнил себя покорителем Москвы. — Да, мои дорогие, я принимал участие в разных боях, но такого еще никогда не видел. Уже шесть дней, как русские наступают. Вы себе и представить не можете, какие у них силы! В таком аду я еще никогда не был…»

Письмо не дошло до адресата. Его нашли у окоченевшего гитлеровца на заснеженном поле в Подмосковье.

А вот еще одно такое же признание. Только автор у него другой, да и оттенки несколько иные.

«Мы сейчас начали отступать. Знаете ли вы, что такое отступление в русскую зиму? Наполеон это знал. Мы отступаем в буран и снег, в мороз, доходящий до 35 градусов… Я больше не могу…»

Ну, насчет русского мороза сгинувший от нашей пули фашист, конечно, преувеличивал. Но все остальное было верно. Теперь наступали мы. И на этот счет наши бойцы даже перефразировали известную всем поговорку: «Не все фашистам масленица, настал для них и великий пост».

Трудно себе даже представить, какую громадную работу проделали наши Коммунистическая партия, правительство, весь советский народ по мобилизации в кратчайшие сроки тех сил, которые оказались способными не только противостоять гитлеровским полчищам, но и остановить, а затем и погнать их от стен столицы.

Да, мы теперь наступали. Радость, воодушевление, высокий боевой настрой, горячее желание как можно быстрее идти вперед — вот те чувства, которые владели тогда всеми нами, от рядового бойца до маршала.

Именно в тот день, когда возомнивший себя властелином мира, но вместо этого нашедший бесславный конец под Москвой «завоеватель» России писал своим родственникам о наступающих русских, мы услышали ставшее историческим сообщение «В последний час». Его текст до сих пор хранится в моем личном архиве. Вот что в нем говорится:

«6 декабря 1941 года войска нашего, Западного, фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери…»

Далее сообщалось, что наши войска заняли города Рогачево, Солнечногорск, Истра, Сталиногорск, Михайлов, Епифань, районы Колюбакина, Локотни… За пять дней боев освобождено от врага более 400 населенных пунктов.

Перешли в контрнаступление и войска Калининского и Юго-Западного фронтов. Чуть позже, в середине декабря, устремились вперед и соединения наших армий, действовавших в центре Западного фронта.

Под Москвой занималась заря нашей грядущей победы.

…После нескольких дней, отведенных на приведение в порядок матчасти, наша бригада из Екатериновки совершила марш на юг, в район станции Таруса. Отсюда в составе 49-й армии мы должны были наступать в направлении Малоярославца, а затем — на Медынь. Но на пути к этим городам лежали десятки сел и деревень, больших и малых высот, дорог и рощ, откуда надо было тоже выбивать успевшие основательно закрепиться войска 4-й полевой армии врага.

Гитлеровцы за каждый опорный пункт цеплялись отчаянно. Оставляя село или деревню, они уничтожали в них все живое, сжигали дотла крестьянские избы и постройки, взрывали каменные строения. Бывало так: врываешься в отмеченный на карте населенный пункт, а его-то на самом деле и нет, только закопченные печные трубы гудят под лютым декабрьским ветром.