Иван Лыков - В грозный час

— Нехай не лезет, куда не треба. А то аж под самую Москву приперся. Ждали его тут, бисова выродка! — выкрикнул молодой танкист.

— Я с вами, товарищ Одарюк, совершенно согласен, — продолжал Евстигнеев. — Нечего им было совать свое свиное рыло в наш советский огород. Но я хочу сказать еще и вот о чем. Сравните, как одеты мы и как они. У нас ватники, полушубки, валенки, теплые шапки. Все это нам дал наш народ, чтобы мы еще крепче били врага и скорее выгнали его с советской земли. Наши люди, можно сказать, от себя последнее отрывают и дают нам. Они любят свою Красную Армию, видят в нас избавителей от всех бед, причиненных фашистами. А эти — бандиты с большой дороги, о них даже и позаботиться некому. Гитлер пообещал им в Москве теплые квартиры, а мы свою столицу взяли да и не отдали.

— Ихние квартиры вон на том погосте, — мрачно бросил кто-то.

Заметив меня, танкисты расступились, и перед моим взглядом предстала такая картина: стоят два гитлеровца — один солдат, другой обер-лейтенант, головы у них замотаны женскими платками, из платков торчат синие от холода носы, на сапогах у солдата намотан толстый слой соломы. У офицера сапоги, видимо, потеплее, но все равно мороз донимает, потому что обер-лейтенант то и дело колотит ногой об ногу. Шинели у обоих мятые, коробом топорщатся. Наверное, уже нечего было отобрать у крестьян и надеть поверх их. Солдат приплясывает на месте, затравленно поглядывает на танкистов. Офицер смотрит поверх голов отрешенным взглядом.

— Вот беседуем, товарищ комиссар, — сказал политрук Евстигнеев.

Услышав слово «комиссар», солдат забубнил что-то, сильнее зашмыгал носом.

— Чего он там? — поинтересовались танкисты.

— Говорит, что он рабочий. На заводе работал, — перевел Евстигнеев.

— Гляди ты, уже в пролетарии полез! — засмеялись танкисты. — Еще, чего доброго, объявит себя борцом против фашизма.

— А вы узнайте, товарищ политрук, не он ли вон те хаты поджигал. Да и про платок поинтересуйтесь, у какой бабки его отобрал.

— Тоже мне нашелся пролетарий! — возмутился командир танка старшина А. Ф. Устинов. — Вон Тельман у них, тот действительно пролетарий. Так они ж его в концлагерь упекли. А этот… Вот мы тоже все пролетарии. Потому что за справедливость, за правду воюем…

Долго еще не расходились танкисты, оживленно обсуждая тему политбеседы. Пленные же окончательно замерзли, и я поспешил отправить их в штаб бригады.

Да, многие из гитлеровцев стали уже не теми, какими были в самом начале войны или хотя бы месяц назад. У них заметно поубавилось наглости, самоуверенности, арийской спеси, явно обозначился моральный надлом. Кое-кто из них уже начал понимать, что запущенная руководством фашистской Германии страшная машина войны натолкнулась на непреодолимую преграду и теперь поворачивает в противоположную сторону, подминая ее же создателей.

* * *

Выбитый из Хрущево враг то и дело тревожил нас довольно сильным артиллерийско-минометным огнем, который вел из близлежащего Ольховского.

— Это село надо брать, — сказал подполковник А. С. Дружинин вызванным в штаб бригады командиру танкового полка майору М. М. Клименко и его комиссару И. Е. Размерову. — Потому что если мы в ближайшее время не очистим Ольховское, то фашисты немало пакостей могут натворить.

Но враг встретил нас на подступах к Ольховскому довольно плотным и организованным огнем. Две наши машины сразу же загорелись. А осколки и пулеметный огонь смахнули с брони пехоту. Она залегла и дальше уже продвинуться не смогла.

Мы с Пелевиным на этот раз находились в одном танке. Комбат держал постоянную связь с КП полка, руководил действиями рот. А я вел огонь из пушек по вражеской противотанковой батарее, бившей с окраины села.

Создалась ситуация, когда танки еще продолжали продвигаться вперед, а пехота отстала. Без нее, естественно, идти дальше опасно.

— Пехота прижата к земле, — доложил Пелевин командиру полка. — Нам тоже мешает глубокий снег и сильный артиллерийский огонь.

Через некоторое время майор Клименко ответил:

— Танкам отойти на исходные позиции.

В тот день начальник штаба полка капитан В. С. Мухин писал в боевом донесений: «Противник продолжает упорно оборонять Ольховское, имея на юго-западной окраине села большое количество минометов… Ведет сильный артиллерийский огонь по танкам. Пехотный батальон, который вел бой вместе с нашими танками, обескровлен. Сейчас подходит еще рота…»

Это была стрелковая рота под командованием лейтенанта С. М. Усольцева. Прибыли нам на поддержку и танки из батальона старшего лейтенанта Г. Н. Начиная — два Т-60 и один БТ-7.

— Попробуем еще раз, — сказал мне Пелевин, когда закончилась короткая артподготовка. Продолжительной она и не могла быть, потому что артиллеристам, так же как и нам, из-за многоснежья боеприпасы доставлялись нерегулярно.

Высунувшись из люка, комбат выпустил в небо три красные ракеты и, быстро захлопнув его, скомандовал своему механику-водителю:

— Вперед!

Пошли по колее, пробитой еще во время первой атаки на Ольховское. Выбрать другое направление не могли — не позволяли глубокие сугробы, в которых можно было очень легко застрять.

И опять противник встретил нас сильным артиллерийско-минометным огнем. Ударили его пулеметы…

Пехота снова залегла. Да и вправе ли мы были ее упрекать? От свинцового ливня нас все же спасала броня, а пехотинец со всех сторон уязвим.

— Что будем делать, комиссар? — повернул ко мне озабоченное лицо Пелевин.

— Попробуем ворваться в село без пехоты, другого выхода не вижу, — после некоторого раздумья ответил я.

— Другой выход есть, — невесело усмехнулся комбат.

— Опять задний ход?

— Да. Только и меня это не устраивает. Сколько мы тут будем взад и вперед елозить? — Пелевин в сердцах чертыхнулся и решительно передал по рации: — Увеличить ход! Всем увеличить ход!

Трудно и опасно врываться в населенный пункт одним, без пехотной поддержки. Но что нам оставалось делать? Пришлось рискнуть.

Мы сразу же понесли потери. Командир 1-й роты старший лейтенант Парамонов доложил: один танк у него подбит, второй получил пробоину, но машина боеспособна, экипаж цел. А минутой спустя отозвался и командир 3-й роты лейтенант Ильин: в его танке снарядом заклинило башню…

Но все ближе окраина Ольховского. Через прицел мне хорошо видно, как заметались у домов серые фигурки гитлеровцев, как беспорядочно снуют у поставленных на прямую наводку орудий расчеты.

Еще немного! Еще!..

И вот комбат уже слышит в наушниках голос старшего лейтенанта И. Н. Парамонова:

— Достиг окопов противника! Давлю…

Пелевин оглядывается назад и видит, что наша пехота все-таки поднялась и теперь спешит сократить расстояние до танков.