Иван Лыков - В грозный час

— Надо ждать своих, — сказал Бирюков. — Как-нибудь ночь продержимся, а уж наутро батальон наверняка возьмет Коркодиново.

— Ночью гитлеровцы из нас фейерверк сделают, — сказал Осташков. — Надо дождаться темноты и пробираться на Ильенки.

Петровский возразил:

— А танк? Бросим, что ли?

— Что же тогда делать? А, товарищ комиссар?

— До Ильенок нам не дойти. Фашисты перестреляют, как куропаток. И танк бросать нельзя. У нас есть немного патронов к пулеметам, гранат два ящика. Бирюков правильно сказал: надо держаться. Наш танк — наша крепость…

— Я вот что думаю, — заговорил Петровский. — Будем драться, пока есть патроны и гранаты. Нас тут трое коммунистов: комиссар, младший лейтенант Бирюков и я.

— А меня с Кудрявцевым почему не считаешь? — обиделся Осташков.

— Вы же беспартийные.

— А что, обязательно билет в кармане иметь? И радист у нас комсомолец. Точно, радист?

— Да-да! — заторопился стрелок-радист. — У меня и билет с собой. Я сейчас покажу…

— Не надо, — остановил его Осташков. — Знаем. Так что ты, Петровский, всех нас считай. Комсомол — он же вроде младшего брата партии.

— Так вот, — продолжал Петровский, — будем считать, что у нас сейчас как бы открытое партийное собрание идет, Можно так считать, товарищ комиссар?

— Можно.

Ах, Петровский, Петровский! Прекрасный ты механик-водитель. Но из тебя такой же прекрасный получился бы и политработник.

— А раз можно, то и решение соответствующее вынесем: не покидать танк, пока есть боеприпасы.

В KB становилось все холоднее, в поврежденный верхний люк задувал ветер, нас потихоньку припорашивало снегом.

— Эх, сейчас бы чайку горячего! — совсем по-домашнему воскликнул Осташков. — Из самоварчика, с заваркой покруче…

— Хоть бы голого кипятку…

— Сейчас будет нам кипяток, — буркнул младший лейтенант Бирюков, наблюдавший за местностью. — Вон фашисты опять появились.

…Они шли со стороны Березок. Шли с опаской, крадучись. Их было до взвода.

— Осташков, давай с пулеметом под танк! — распорядился Бирюков. — Кудрявцев, готовь гранаты! Радист, держи под прицелом свой сектор! Эх, жаль, ни одного снаряда не осталось!

Гитлеровцы что-то кричали. Ветер дул от нас, и их слов нельзя было разобрать.

— Предлагают сдаваться, — догадался Петровский.

— Огонь! — крикнул Бирюков. И два пулемета заработали одновременно.

Фашисты залегли. Потом начали подползать к танку. Мы останавливали их короткими очередями. Надо было экономить боеприпасы. Пользуясь этим, гитлеровцы хотя и медленно, но приближались. Уже слышны их голоса:

— Рус Иван, сдавайсь!

— Я тебе сдамся! — отвечал им из-под танка Осташков, посылая в подползавших очередную точную очередь.

Видимо поняв бесполезность своей затеи, фашисты наконец отползли назад. Стрельба с их стороны прекратилась. Осташков залез в танк, кое-как негнущимися пальцами свернул папироску, закурил, блаженно втягивая в себя махорочный дым.

Петровский вызвался было разведать обстановку со стороны Коркодиново, но едва приоткрыл крышку люка, как в броню, у самой его головы, ударила разрывная пуля. Осколком ему буквально срезало кончик носа.

— Чуть не угробили, собаки! — выругался Петровский, пытаясь остановить обильно хлынувшую кровь…

Темнота сгущалась по-зимнему быстро. Вскоре и в полусотне метров от танка трудно было что-либо разобрать.

— Ну, сейчас ухо держи востро, — сказал Осташков. — Не заметим, как и подползут.

Это точно. Соблазн для противника велик. Ночь для гитлеровцев помеха небольшая: они уже присмотрелись. А вот мы почти слепые. Высунуться из люка опасно, в смотровые щели много не увидишь. Надо что-то предпринимать. Так что давай, комиссар, думай. Ты здесь старший, тебе и отвечать за все…

— Вот что, — говорю Бирюкову после того, как перебрал все возможные варианты. — Надо время от времени бросать через верхний люк гранаты. Бросать недалеко, чтобы разрывались рядом с танком и отпугивали фашистов, не давая им возможности подойти к машине. Если есть что-нибудь у тебя, предлагай.

Бирюков посопел в темноте, подумал, согласился. Приказал Петровскому:

— Закрой свой люк наглухо.

Он взял из ящика гранату, выдернул чеку и бросил в зияющее чернотой отверстие. Через несколько секунд донесся глухой звук разрыва. Потом еще и еще…

Но мы все же понимали, что так долго продолжаться не может. Вот кончатся у нас гранаты, фашисты осмелеют, и тогда…

Вдруг со стороны Коркодиново послышалась стрельба. Потом донесся рокот танковых моторов.

— Батальон атакует! — обрадованно закричал Осташков. — Точно!

Небо над Коркодиново заалело, там что-то загорелось. Звуки боя еще больше приблизились. И теперь уже ни у кого не было сомнения: наши действительно штурмуют деревню.

Но через некоторое время все неожиданно смолкло. Лишь на Воре гулко потрескивал от мороза лед…

— Товарищ комиссар, надо бы разведать, что там, в Коркодиново, — предложил Бирюков.

— Верно, разведать надо. Кого пошлем?

— Сам пойду.

— Нет, Бирюков, здесь ты нужнее.

— Разрешите мне, — вызвался Петровский.

— Ты же ранен.

И тут подал голос все время молчавший стрелок-радист:

— Товарищ комиссар, пошлите, пожалуйста, меня.

— Хорошо, иди. Разведай обстановку. В деревню должен войти наш батальон. Но на всякий случай пистолет держи наготове и гранаты возьми…

Я хотел еще сказать, чтобы он нашел Рукавишникова, фельдшера батальона, — в танке ведь раненые, — но но успел: радист уже вылез наружу.

Пожар освещал прилегавший к деревне участок местности. А тут еще из-за туч выглянула луна, и в ее свете стала хорошо видна маленькая фигурка стрелка-радиста. Вот он приблизился к крайним избам, остановился и… поднял руки.

В танке наступила до звона натянутая тишина.

— Вот это да! — наливаясь гневом, выдавил из себя Осташков. — Похоже, что сдался, слабак…

— Да погоди ты! — перебил его Бирюков. — Надо еще узнать, чего это он.

— Чего, чего! А то, что лапки кверху, и привет. Еще и фашистов с собой приведет.

— Осташков, перестаньте! — Честно говоря, на душе у меня в тот момент тоже было тревожно, нехорошо. Но в то, что стрелок-радист нас предал, совершенно не верилось.

— Раз руки поднял, значит, в деревне фашисты, — сделал вывод Осташков.

— Ну что ж, приготовимся к встрече, — сказал Бирюков.

Прошло минут двадцать. И вот от крайних изб показалась группа людей. Они направлялись в нашу сторону. Шли быстро, но без опаски, во весь рост, словно зная, что им ничего не грозит.

— Вот гады, уже освоились. Открыто идут, как к теще на блины, — заметил Петровский.

— Товарищ комиссар, разрешите, я их полосну маленько? — попросил Осташков.

— Подожди… что-то на гитлеровцев не похоже.