Валерий Хайрюзов - Звезда и крест генерала Рохлина

По окончании экскурсии Платов предложил:

— Давайте зайдем куда-нибудь, пообедаем и поговорим заодно. У меня душа наружу просится.

Они зашли в небольшое кафе, сели за столик, и тут Платова как прорвало:

— Оля, вы представляете… Однажды я искал бритву в нашем старинном семейном сундуке. Отец попросил. Перевернул всю одежду — нет бритвы. Дно сундука было застелено толстым слоем клеенки. Я приподнял ее. Бритва была там. Старая такая. Зачем она отцу понадобилась, не помню. Но там же, на дне сундука, под клеенкой, я увидел обложку старого иллюстрированного журнала с фотографией высокопоставленной семьи. В центре стоял мужчина в военном мундире царской армии с эполетами, женщина в ажурном платье с короной, четыре юные девочки и мальчик немного старше меня в казачьей форме. В руках одной из девочек почему-то была свеча. Спрашиваю мать: «А это кто? Наша родня?» Мать даже руками всплеснула:

«Господи, эту фотографию я еще в России спрятала, а потом и позабыла! — она трепетно взяла найденную мною реликвию и тихо продолжала: — Это, сынок, семья царя нашего последнего. Ее большевики в восемнадцатом году расстреляли, всю семью. Деток-то зачем? Со свечой, это великая княжна Ольга, а мальчик — наследник Алексей. Мученическую смерть приняли, потому и храню».

Так впервые я соприкоснулся тогда с «тайной тайн» того времени.

С той поры и жила во мне эта таинственность и два образа, светлых и чистых: мальчика с глазами мученика и княжны Ольги со свечой в руке. Позже я узнал, что после расстрела семьи в подвальной комнате дома инженера-подрядчика Ипатьева в Екатеринбурге среди разбросанных и окровавленных вещей, принадлежавших царским детям, в одной из книжек нашли листок со стихом Бехтеева. Написан он был рукой княжны Ольги. Стихи были такие:

В комнате, где была учинена расправа, на стене остались разные надписи — нецензурные, хулиганские. И было четыре ритуальных каббалистических знака. Значение этих знаков впоследствии было расшифровано за границей, расшифровка хранится в библиотеке Британского музея. А смысл был таков: «Здесь, по приказу тайных сил, царь и его семья принесены в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы». И теперь мученики воскресают, чтобы воскресла Россия. Княжна Ольга ступает с неба сквозь тьму со свечой в руке, — Платов помолчал, словно собираясь с мыслями, потом продолжил. — А знаете, Оля, какое чудо произошло во время гражданской войны? Моя бабушка рассказывала, как дед попал в окружение, и оказались они с сотней казаков в болотах. А с ними был священник один, отец Илия, и он призвал всех к молитве, потому что тогда как раз был день памяти царя мученика, а его сын — царевич Алексей — был почетным атаманом казачьих войск. Отец Илия сказал, мол, давайте все попросим, чтобы они молили перед Богом о нашем спасении. И отслужил молебен. А припев на молебне был: «Святые мученики дома Романовых, молите Бога о нас». Пела вся сотня. И представляете, все вышли из окружения! Шли по пояс в болотной жиже, иногда проваливаясь с головой. Сколько прошли — не помнят. А всего их вышло девяносто восемь человек, из них сорок три женщины, семь раненых, четырнадцать детей, одиннадцать стариков, остальные казаки. Как тут не верить в святость царской семьи?

— Дом Ипатьева снесли, когда в Свердловске первым секретарем сидел нынешний президент России, — сказала Ольга.

— Да, я знаю, — ответил Платов. — Но хватит об этом. Замучил я вас, Оля, своими рассказами, но сегодня такой необычный день! Зарубежная русская церковь уже давно прославила царскую семью, близко время, когда и в России прославят.

— А что потом-то случилось с вашим дедом? — спросила Ольга.

— Это отдельная история. Представьте себе картину: последний пароход готовится к отплытию, а на пристани столпилось множество народа, все хотят попасть на этот пароход. В первую очередь, грузили раненых, солдат; офицеров и казаков с семьями. И тут на пристань прискакал казак и сообщил, что красные отряды прорвали оборону и вошли в город. Мой дед спросил у старшего: «Сколько времени нужно для окончания погрузки?». «Думаю, минут сорок, не меньше», — сказал тот. «Не успеем, — сказал дед. — Красные будут здесь с минуты на минуту». И крикнул: «Братья-казаки! Сейчас здесь будут красные. Мы должны обеспечить погрузку людей и отплытие корабля». На пристани сразу воцарилась тишина. Все сразу поняли: кто пойдет прикрывать отход корабля, уже не попадет на него. Если даже не погибнут в этом бою, то навсегда расстанутся со своими близкими, оставаясь в Совдепии. Дед снова крикнул: «Послужим матушке России последний раз!» Нехотя, казаки потянулись к нему. Дед сказал штабс-капитану: «А ты говорил, напрасно оставляем боеприпасы».

Собралось человек пятьдесят. Среди них были даже две молодые женщины и один старый-престарый генерал, который воевал еще в русско-турецкую войну. Генерала дед попросил вернуться на корабль. Тот заупрямился. Но его на руках занесли обратно на палубу. Голоса слились в один общий стон и плач. Дед напоследок крикнул моей бабушке: «Береги сына!» И они побежали занимать позиции. На пароход загрузили всех оставшихся. Уже во время погрузки завязался бой. И пока берег не скрылся в тумане, бабушка с моим отцом на руках стояла на палубе, надеясь на чудо. А спустя десять лет, один казак, который участвовал в том бою, и которому потом удалось попасть за границу, рассказывал в эмигрантской газете, что почти все участники того боя погибли. Было несколько раненых, в том числе и этот казак. Их спрятали местные жители. А мой дед и еще несколько офицеров пошли на конницу в штыковую. Они шли с песней:

Чуда не произошло. Мой дед погиб. Он завещал моему отцу: «Жизнь ты должен прожить так, чтобы душу посвятить Богу, жизнь — Отечеству, сердце — друзьям, а честь себе сохранить». Это завещание отец передал мне…

Рассказ Платова взволновал Ольгу. Она смотрела на него, на проезжающие мимо кафе машины, на проходящих мимо людей. На дворе был конец двадцатого века и казалось бы то, о чем только что рассказал Платов можно было прочесть в книгах, где реальность происходивших событий почти не затрагивала сознание. Почти всегда существовала невидимая временная пленка, которая отгораживала и не давала до конца поверить в реальность происходивших событий. Ты был как бы сторонним наблюдателем и на любой странице мог захлопнуть книгу и вернуться в тот мир, где все тебе знакомо и комфортно. Платов не был участником тех событий, но говорил о них с такой искренностью и’ болью, что Ольга как бы заново открыла для себя этого человека. Незримая духовная связь пролегла между ними с этого момента… Она знала, что Платов уже был женат на американке. Но настоящей семьи не получилось. Не было, как говорил Николай Александрович, главного: любви и семейного тепла. В конце восьмидесятых годов он вернулся в Россию в надежде на то, что президент России, сокрушивший коммунистический режим, будет создавать условия для национального возрождения страны и возвращения к ее историческим корням. Но, наблюдая за развитием ситуации в России, Платов все больше убеждался, что Ельцин так и не смог выйти за рамки привычного для него образа первого секретаря обкома партии.