Николаус Риль - 10 лет в золотой клетке

Пребывание немецких ученых и среди советского населения, по возможности, сохранялось в тайне. Поэтому у нас не было возможности по своей инициативе связываться с советскими учеными, даже с теми, которые работали в областях, находящихся вне нашей сферы деятельности. Такие советские ученые со своей стороны тоже едва ли имели возможность вступить с нами в контакт. Так, прежний президент Академии наук С. И. Вавилов, выдающийся физик в области люминесценции, предложил мне сделать доклад в этой области, но его попытки были пресечены.

Ввиду нашего полного юридического бесправия нельзя было прибегнуть к примерам и прецедентам, и когда ужно было определить линию поведения или принять решение, приходилось полагаться на инстинкты. Мы не знали, когда нужно оставаться твердым, а когда можно сделать уступку. У меня был хороший опыт со случайными припадками бешенства, однако, известно, что это оружие срабатывает, когда его используешь не слишком часто. Однажды был случай, когда я с большим вдохновением ломился в открытую дверь. А часто доверчивое ожидание того, что должно произойти, было наилучшим выходом. При таких непрозрачных ситуациях можно сравнивать выбор решений с пересчитыванием пуговиц (или подбрасыванием монетки). В пятидесяти процентах случаев получалось правильное решение, и столь высокой точностью можно было гордиться.

Как уже упоминалось в главе 9, в атомных группах работали и бывшие немецкие военнопленные. Военнопленных использовали по инициативе господина фон Арденне. После того, как в июне 1945 года нас принял Берия, фон Арденне радостно рассказывал, что он предложил Берии найти в лагерях военнопленных немецких ученых, техников и механиков, и задействовать их в немецких группах; это предложение было принято к сведению. Это предложение в деловом и в человеческом смысле было хорошо продумано, но на практике не во всех случаях имело желаемый гуманный результат. В то время, в 1949 году, почти все военнопленные уже были возвращены в Германию, те же военнопленные, которые работали в наших группах, ждали возвращения на родину намного дольше. Так как это можно было предвидеть, я думал, что можно было затребовать военнопленных и без их согласия. В мою группу никто не был завербован без желания. Это произошло, конечно, благодаря тому обстоятельству, что я знал русский язык. Отбор среди затребованных военнопленных происходил следующим образом: их сначала «отсортировывали» в лагерях, а потом группами привозили в Москву, где немецкий руководитель группы отбирал себе соответствующих специалистов. У меня были дважды такие «смотрины». Переводчика не было, и я сам выполнял эту роль, а сопровождающий меня русский главный инженер не понимал по-немецки, поэтому я мог почти свободно говорить с каждым военнопленным. Тем, квалификация которых подходила нам, я говорил, что он может работать у нас по своей специальности, причем получит хорошее питанием приличное жилье, а также возможность выписать своих родственников из Германии. Но я подчеркивал, что не могу гарантировать, сможет ли он вернуться на родину и, если сможет, то когда. За несколькими исключениями, военнопленные реагировали на эти предложения отрицательно. Я объяснял потом присутствующему главному инженеру, что данный человек не подходит для нас в профессиональном отношении, и таким образом мы остались с одним-единственным, который отнесся к вербовке с пониманием. Позднее был еще и второй. Для двух атомных групп, которые размещались под Сухуми, было набрано, однако, очень много военнопленных. Домойони все вернулись илис нами в 1955 году, илитолько наодин-два года раньше. К некоторым приехали из Германии жены или невесты. Другие остались неженатыми, что, разумеется, приводило к осложнениям. Можно рассказывать об этом приключенческие истории, и трагические, и гротескные. В профессиональном отношении немцы, доставленные из лагерей, в основном хорошо влились в существующие немецкие рабочие группы. В некоторых случаях основной причиной отказа от работы была надежда вернуться домой раньше, так как эти люди из-за работы на «секретном объекте» становились носителями секретов. Еще у некоторых было убеждение, что немецкие военные не должны служить «врагу»; нереалистичная и наивная вера в обанкротившуюся гитлеровскую империю могла сохраниться только в изоляции, которую испытывали многие военнопленные. Нам, лучше представлявшим катастрофическое крушение третьего рейха во всем его объеме, видевшим, как гауляйтеры и другие партийные шишки навлекли беду на тысячи людей, но сами сумели спастись, трудно было понять такую наивность. Почти никто из нас не был счастлив оттого, что отправлялся в Советский Союз, но никто не выкрикивал лозунги «вервольфов» 7и не участвовал в физических действиях против тех, кто сопротивлялся нацистскому режиму. Наверное хорошо, что молодые немецкие читатели обратят внимание на то, что крах гитлеровского рейха вызывал у нас, их более старших соотечественников, ощущение конца света. Молодое поколение едва ли может оценить размер катастрофы для всей нации идлянашейличнойучасти. Мы, однако, это оценили в полной мере. Многие пожилые не-нацисты покончили жизнь самоубийством в отчаянии от потери всего ценного, что было заработано за всю жизнь. Большинство, однако, думали, прежде всего, о выживании и потом о восстановлении, по возможности, и ни о чем больше.

В политическом отношении нас полностью оставили в покое. Меня только один единственный раз пригласили на партийное собрание, так как там обсуждались производственные вопросы, и я был нужен как эксперт. На этом собрании мне среди всего прочего довелось услышать, что партийность (а не объективность) является главной добродетелью члена партии. В Сухуми, незадолго до возвращения на родину, некоторые немцы пришли к мысли, что они, прежде чем покинуть Советский Союз, должны овладеть некоторыми знаниями о «диалектическом материализме» («диамате»), так называемой научной основой марксизма-ленинизма, и они попросили советское руководство провести им соответствующий курс. Для непосвященных читателей нужно сказать, что советская версия «диалектического материализма» - это псевдонаука, уровень которой можно сравнить с нацистской «расовой теорией»! Лучшая характеристика диалектического материализма дана в следующей шутке, которую я услышал в Чехословакии:

- Что такое наука?

- Это когда в темной комнате ищешь черную кошку.

- Что такое философия? .

- Это когда в темной комнате ищешь черную кошку, которой там нет.

- Что такое диалектический материализм?

- Это когда в темной комнате ищешь черную кошку, которой там нет, и вдруг кричишь: вот она!