Николаус Риль - 10 лет в золотой клетке

Партийные работники подошли ко мне и сказали, что они организуют учебный курс только в том случае, если я приму в нем участие, иначе большинство немцев останутся без данного курса. Я резко ответил: «Нет». Возникла неловкая пауза. Затем партийные работники меня спросили, какие условия должн ы быть вы пол нены, чтобы я дал согласие на дан н ый курс. Я перевел дух и произнес длинную речь, в которой перечислил условия: научный уровень, возможность полной свободной дискуссии, объективность и так далее. Один из работников старательно записывал все мои условия. Наконец мне сказали, что все мои условия будут выполнены. Тем самым меня одурачили изящным способом, так как было бы некорректно, если бы я еше раз настаивал на своем «нет». Обещанные условия, действительно, в значительной степени были выполнены. Был привезен доцент из Тбилисского университета, курс лекций проходил при значительном участии немцев в совершенно непринужденной форме и с полностью свобод, ными дискуссиями. Я не мог, однако, оправиться от своего поражения и дал клятву отомстить. После третьей встречи мне это удалось. Выслушав объяснения доцента, как плох капитализм, я сказал, что все хорошо и прекрасно, но это описание капитализма соответствует его состоянию примерно столетней давности, положение со времен «грабительского капитализма» очень изменилось, поэтому исходные положения марксистско-ленинского учения устарели на сто лет. Это было уже слишком для марксистско-ленинского уха: прогрессивное учение о спасении устарело на сто лет! Учебный курс закончился.

В этом месте я хотел бы сделать несколько замечаний о своей личной реакции на советские впечатления. Во многих сообщениях о пребывании в Советском Союзе можно встретить затрудненные разъяснения автора об увиденном и пережитом: часто речь идет о превращении автора из друга во врага советского социализма или об обратном превращении. Я не переживал таких превращений. С самого начала я не испытывал иллюзий. Как свидетель Октябрьской революции и первых лет советской России я знал о губительном воздействии коммунизма на жизненный уровень. Заинтересованный и опытный наблюдатель мог увидеть политическую схожесть сталинизма и гитлеризма уже в 30-ые годы в Германии. Конечно, я был поражен материальным обеспечением нас, атомных специалистов, по сравнению с советским населением. Ничто другое меня не поразило. Однако было приятно, что везде можно найти подлинную человечность.

Отношения между немцами вне работы не способствовали тому, чтобы гордиться принадлежностью к этой нации. Это было, конечно, обусловлено, главным образом, непривычными и противоестественными условиями: несвободой, постоянным контролем, скоплением немцев в небольшом пространстве, отсутствием связи с обычным миром. Незнание языка или человеческое непонимание русских едва ли имели сильный отрицательный эффект. Немецкая склонность к бюргерской мелкой аккуратности не всегда гармонировала с русской склонностью к небрежности. Намного неприятнее были некоторые конфликты немцев между собой, конфликты, которые были вызваны исключительно необходимостью совместной жизни.

В связи с положением и поведением немцев мне вспоминается маленький, нетипичный эпизод, участником которого был упомянутый в главе 2 профессор Дёппель. Дёппель, прибывший в Россию вдовцом 8, жил все время один на даче Ягоды в Озерах. Он был большим любителем пеших прогулок и совершенно не мог примириться с ограничениями свободы. Однажды он вылез на прогулку через дыру в заборе парка. Мы все знал и и ценили эту дыру. По пути он обнаружил лежащего в лесу пьяного. Была поздняя осень, и Дёппель решил, что пьяный может замерзнуть. Он пошел вближайшуюдеревню и сообщил в милицию на ломаном русском языке о своей находке. И произошло то, что и должно было произойти: Дёппеля арестовали, и только спустя несколько дней он был обнаружен и освобожден сотрудником НКВД, отвечающим за немцев. Пьяного русского не забрали, но будем надеяться, что как настоящий русский он хорошо перенес холод и сегодня все еще радует- я рюмочке водки.

Еще несколько слов о положении и поведении немецкой молодежи, которая выросла внутри наших атомных групп. Многие из них посещали русские школы и университеты и чувствовали себя прекрасно. Немецкие студенты жили в студенческих общежитиях вместе с русскими. Бытовые условия в этих общежитиях были жалкие, однако эти недостатки компенсировались хорошими дружескими отношениями с советскими сокурсниками. О тоске своих родителей по родине, по немецкому фатерланду, немецкая молодежь не имела ни малейшего понятия. Она едва ли вспоминала о Германии. А воспоминания о ночах с бомбежками едва ли были привлекательными. По возвращении в Западную .Германию молодежи необходимо было время для акклиматизации. Западноевропейская узость им очень мешала. Многие из них были неприятно удивлены бездумной поверхностностью самодовольных немцев.

Оглядываясь назад, можно спросить себя, что же было неправильным, а что правильным в нашем поведении в Советском Союзе. Начнем с неправильного. Во время нашего пребывания можно было иногда наблюдать у немцев тенденцию демонстрировать свою молодцеватость. Это был пережиток гитлеровского времени, пережиток, которого не был лишен ни один немец (частично и сегодня не может лишиться). Дерзкие поступки случались нечасто. тем более что «высшая раса» находилась за колючей проволокой. Еще менее эффективным было противоположное поведение — навязывание своей дружбы. Этот путь, к счастью, пытались выбрать только некоторые немцы. Не имело смысла также кичиться каким-либо образом своим «законным правом», так как «законное право» имеет смысл только в том случае, когда есть соответствующее средство его реализации. У нас вообще не было письменно зафиксированных прав, было только право взывать к человечности п разуму. Обращение к этому неписаному праву было самым легким в нашем положении. В чисто человеческих отношенияхс партийными работниками, коллегами и сотрудникамисохранялосьтакое поведение, которое можно рекомендовать и в других случаях: никакой преувеличенной дружбы, а только дружелюбие с сохранением некоторой дистанции. Известно, что люди становятся ближе друг другу, если сохраняется дистанция. .

Я лично должен был держаться на определенном расстоянии по отношению к советским людям, чтобы не показаться частью их общества из-за знания русского языка или моего петербургского происхождения. Сигара во рту и нюрнбергская шляпа на голове были в этом случае хорошим средством. Такой внешний вид, возможно, был смешным, но он был и полезным, так как влиял не только на окружающих, но и на меня самого, и служил при тяжелых нагрузках «психологическим корсетом». Каждый, кто сидел в концентрационном лагере или в тюрьме,,или лежал в больнице, знает, как важно при этом сохранять чувство высокой самооценки путем регулярного бритья, и вообще сохранять высокие стандарт в физическом или духовном отношении, чтобы устоять перед духовным и физическим упадком. Англичане называют это «психической гигиеной».