Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Первую часть Сонаты я ещё не совсем пришёл в себя после перенесённых волнений и должен был всячески держать себя в руках. Но после Скерцо дело пошло, и концерт протекал хорошо, с большим успехом. В артистической много всякого народа: Сувчинский, князь Трубецкой, Таня Раевская, жена Фительберга etc. Fräulein [187] Барышня, девица (нем). (Имеется ввиду сестра Н. Мещерской). Мещерская, которую я не узнаю, сказала, что едет к Нине в Париж, но я не поддержал разговора. После концерта никто, разумеется, ко мне не явился, ни с деньгами, ни с расписками.

На другой день утром, когда я вышел куда-то и затем возвращался домой, у гессенского подъезда меня ждал вчерашний человечек со страдающим лицом. Он передал мне предложение Бран третейского суда. Я ответил, что тут дело не в третейском суде, а в иске в тысячу долларов, который я ей предъявляю за нарушение контракта (такая неустойка действительно существовала в контракте). Человечек что-то ещё поговорил и помялся, затем поклонился и ушёл.

Поезд мой отходил в восемь часов вечера, но Гессены куда-то уезжали днём, поэтому я собрал вещи и в четыре часа отвёз их на вокзал, а сам пошёл гулять по Берлину. Мери Бран могла меня ещё подсторожить на вокзале, но так как в Берлине вокзалов много и поезд проходит через целый ряд их, то я выбрал как раз такой, с которого она никак не могла ожидать моего отъезда, и действительно никого не встретил.

Рано утром Кёльн, а в пять часов Париж, и очень нежная встреча с Пташкой, приехавшей на вокзал. Отправились в Bellevue.

Принялся за оркестровку Симфонии: побочные партии. Это - главное моё занятие, а то не кончу ни к каким срокам. Надо для майских концертов Кусевицкого в Париже. Письмо от Лианы Коллини: она в Париже, хотела бы повидаться. Решили с Пташкой пригласить её к нам в воскресение, когда у нас вообще приём. Blois говорит, что Русская консерватория, образовавшаяся в Париже, разваливается и что если она желает опираться на Maison Pleyel, она должна быть переорганизована, и вместо Александровича, который всем насолил, надо в директора человека с именем, например, меня. Я отвечал, что ненавижу административную деятельность, и рекомендовал Черепнина: он любит это, к тому же уже был директором Тифлисской консерватории.

О Christian Science. Глядя на окружающие предметы, трудно себе представить, что материя реальна. Но мы не с той точки зрения на неё смотрим. Если взглянуть на неё с точки зрения вечности, в которой каждый день есть только мгновение, и год - мгновение, и миллион лет мгновение (ибо этот миллион затеряется в вечности как секунда в человеческой жизни), то всё, что мелькнёт и исчезнет в это мгновение, конечно, малореально. Реальны только незыблемые истины, которые живут вне времени.

Усиленное занятие Симфонией. Каждый день оркеструю по две-три страницы, больше - трудно, редко четыре, иногда же только одну в три такта. Но двигаюсь упорно и непреклонно.

Были с Шубертом в Grand Opéra на «Борисе Годунове». Кошиц пела партию Марины. Ужасный спектакль. Как не стыдно в Париже иметь такое учреждение! Идёт вяло, разлезается, декорации старые, словом, срам.

Сама Кошиц тоже неважна: партия для неё низка, да и растолстела больно Нина Павловна! Но вообще у неё во Франции и соседних странах большие успехи. Забила Жанакопулос. Шуберт говорит, что если её зовут «Жена-копулос», то Сталя надо звать «Муже-копулос». Мы много хохотали над этим, и так Сталь и превратился в Мужекопулоса.

Болела голова. Лечил её через Christian Science. Днём прошла. Результат, в первый раз выявившийся с такой определённостью [188] Двенадцатого и шестнадцатого февраля тоже отличные результаты влияния Christian Science на голову. .

В семейной жизни Christian Science несомненно заметно влияет на смягчение характера, сглаживая, а иногда вовсе уничтожая ненужные ссоры.

Двадцать второго февраля болела, я работал Christian Science, но исцелить не удалось: к вечеру легче, но не прошла. (Добавлено автором позже).

Эберг передал романс с моими поправками Lalоу; его отказ и позволение дать кому угодно.

Отмена «Трёх апельсинов», даже с двадцать первого февраля на четырнадцатое марта; очень огорчён.

У нас Шаховская, беременная вторым ребёнком, а Бальмонт – Шошана Авивит.

Вышла 5-я Соната, выглядит мило, я доволен её рисунком.

Дурак Шлецер пишет, что я толкусь на месте и не развиваюсь. Рассуждение о перемене взглядов: раньше охали, что что-то новое; теперь же так привыкли, что всё время новое, что ставят композитору в упрёк, если в его последних сочинениях нет открытий и новшеств по сравнению с предыдущим. Между тем история учит, что часто композиторы вырабатывали свою манеру и затем держались её всю жизнь - и считалось хорошо: есть своё лицо и свой язык. Таковы Гайдн, Шуман, Шопен.

Вечер Бальмонта и Шошаны Авивит. Встреча с Бальмонтом после бойкота за «Семеро их». Он очень доволен. Увы, я его защищаю всегда, но право, Бальмонт как-то отошёл и чужд. Было холодно и немного скучно. Раздражали сапфиры и изумруды, от которых он никак не отделается. Оживляла Шошана, бледная, с глазами подрозовлёнными - болезненный вид. Читала Исайю по древнееврейски. Была исступлённость, но по-моему, какая-то инфернальная. Кулак в небо. Я, смеясь, Бальмонту хвалю, но Бальмонт принимает всерьёз и (как мне потом рассказали) говорил, что Прокофьев в диком восторге – кулак сотрясает небеса. Самое интересное, как читала бы Бальмонта, и это было в программе, но вместо того - Гамсун! [189] Были прочитаны отрывки из «Викторий» Гамсуна. Какая пошлость. Я возмущён.

Письма от Фительберга, Сигети, Шимановскорго об огромном успехе Скрипичного концерта в Варшаве. Кто бы мог подумать, чтобы Варшава оказалась «моей»?

Был Зак - секретарь Русской консерватории в Париже, щупал почву насчёт моего директорства, ухаживал (или действительно поклонник?), так что проворонил последний поезд и должен был остаться ночевать. Уехал рано утром и увёз книгу, которую затем не вернул.

Концерт Сигети; идея - песни без слов, вообще же надо сочинять мелкие скрипичные пьесы.

Чернецкий жаловался - история с Blois. Очень встрепенулся, узнав, что я - будущий директор.

Концерт Боровского и Кошиц; об её успехе (не совсем честные методы - часть поёт пошлятинку). Но теперь знаменита, как не была в Москве, и разбогатела.

У Боровского; об исполнении «Сарказмов»; семь лет не слыхал (кроме третьего, перепечатанного в Америке). Б.Н. рядом и сопел. Из-за быстрого темпа ничего не понимал. Безумный темп у «Токкаты», конечно, вещь проигрывает, но успех пианиста выигрывает. У меня сделалось сердцебиение.