Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Вдруг оказалось, что генетики стоят за абсолютную неизменяемость генов, что они не признают эволюционного учения Дарвина, зажимают еще более передовое учение Мичурина и Лысенко; что они не только ничего не дают практике, но и мешают мичуринцам приносить пользу стране и народу. И даже противятся социалистическим преобразованиям в деревне.

Генетики пытались защищать себя и свою науку, но их голоса были разрозненны и непоследовательны. У каждого были свои пристрастия, приоритеты, амбиции. Порой давало себя знать ревнивое отношение друг к другу. Складывалось впечатление, что генетики в глухой обороне, тогда как «мичуринцы» шагают от победы к победе под серпастым-молоткастым красным знаменем.

Это на поверхности, на виду всей страны и всего мира.

А за кулисами развернулась борьба по очень конкретному вопросу.

Международные конгрессы генетиков планировалось проводить каждые пять лет. В 1932 году, на VI конгрессе в Итаке, Н.И.Вавилов предложил следующий конгресс провести в СССР. Понятно, что выступить с такой инициативой он мог, заручившись поддержкой советских властей.

Идея была воспринята очень сочувственно. Окончательно решить вопрос должен был оргкомитет нового конгресса во главе с норвежским генетиком О.Л.Мором. Членом оргкомитета был и Вавилов.

16 апреля 1935 года Мор написал Вавилову, что пришла пора определиться и что большинство оргкомитета положительно относится к проведению конгресса в СССР. Вавилов стал действовать. Он обратился в Президиум Академии наук, в Наркомат земледелия и в Отдел науки ЦК партии. Завотделом науки К.Я.Бауман направил ходатайство Сталину. 2 августа Политбюро постановило:

«а) Разрешить Президиуму Академии наук созвать конгресс по генетике в 1937 г. в СССР.

б) Поручить Отделу науки внести на утверждение ЦК предложения о порядке дня и составе съезда» [713].

В августе 1935 года в Ленинграде и Москве проходил XV Международный конгресс физиологов. То было крупное событие в мировой науке, а для Кремля – важнейшее политическое «мероприятие». Конгресс прошел без сучка без задоринки, с надлежащей помпой. Открытие – в роскошном Таврическом дворце. Шесть дней в Ленинграде шли пленарные и секционные заседания, кресла были оборудованы по последнему слову тогдашней радиотехники, обеспечивался синхронный перевод всех 485 докладов на пять языков. Затем участников конгресса, с максимальным комфортом, перевезли в Москву. Заключительное заседание – в Большом зале консерватории. Последний аккорд – банкет в Кремле. С шампанским, деликатесами, при полном составе Политбюро. Молотов должен был прервать отпуск, чтобы быть на этом банкете. Президент конгресса, 85-летний И.П.Павлов, увенчанный короной «старейшины физиологов мира», поднял широко разрекламированный тост «за великих социальных экспериментаторов», то есть за советских вождей, которых только что, в личных письмах к Молотову, уличал в насаждении фашизма и честил за бессмысленные репрессии. Конгресс стал триумфом советской науки, а значит, и советской власти. Она обрела много друзей, весьма влиятельных в своих странах.

Отсюда понятно более чем благосклонное отношение властей к проведению в СССР и конгресса генетиков.

25 августа непременный секретарь Академии наук А.А.Борисяк и советский член оргкомитета VII генетического конгресса Н.И.Вавилов, от имени Академии наук, направили О.Л.Мору официальное приглашение провести конгресс в Москве и Ленинграде в августе 1937 года [714].

Но не всё было так гладко, как выглядело. В.Д.Есаков обратил внимание на такую деталь: Политбюро приняло решение о конгрессе 2 августа, а Совнарком его формально узаконил 17 ноября. Партийные решения, как правило, штамповались в тот же или на следующий день, а тут отсрочка в 3,5 месяца! «Непослушание» председателя Совнаркома Молотова генсеку исключено. Значит, Сталин дал ему понять, что торопиться не следует. Что-то его коробило…

Но оргкомитет уже работал, сообщение о согласии Москвы было разослано по всему свету, отступать без веских причин Кремль не мог.

Вавилов, Кольцов, Серебровский, другие ведущие генетики надеялись, что международный конгресс покажет во весь рост достижения мировой и советской генетики, ее роль в медицине, микробиологии, в создании новых сортов растений и пород домашних животных; это поможет усмирить противников генетики.

Именно поэтому Лысенко и Презент стремились во что бы то ни стало конгресс сорвать.

Они овладели истинной, пролетарской, мичуринской, дарвиновской генетикой и могут удовлетворить любые запросы колхозной практики. Всё очень просто. Чтобы получить засухоустойчивые сорта, надо воспитывать растения в условиях засухи; чтобы получить зимостойкие – в условиях суровой зимы; чтобы получить высокоурожайные сорта, надо воспитывать их на хорошем агротехническом фоне. Нет существенных различий между наследственной и ненаследственной изменчивостью. Всё можно сделать в кратчайшие сроки! Надо только, чтобы формальные генетики не мешали.

Эффективности этих атак способствовала и двойственная позиция некоторых ведущих генетиков, таких как заведующий Саратовской опытной станцией Г.К.Мейстер.

Мейстер был автором сортов пшеницы, занимавших тысячи гектаров в Поволжье. Ему удалось обнаружить плодовитый природный гибрид пшеницы и ржи и отобрать стойкие линии, сочетавшие урожайность и качество зерна пшеницы с выносливостью ржи. В основе его успеха лежали, конечно, законы классической генетики. Более наглядного примера ее практической пользы трудно было найти.

Однако когда пошли нападки со стороны Лысенко и Презента, Мейстер выпустил брошюру с критическим пересмотром основных положений генетики, будто бы слишком догматических.

О том, что это означало в контексте времени, видно из выступления Я.А.Яковлева, опубликованного в «Правде» под заголовком: «На борьбу за сталинские 7–8 миллиардов пудов зерна!» Расхвалив Лысенко и двух других молодых новаторов , Цицина и Эйхфельда, Яковлев поставил рядом с ними старика Мейстера, «создавшего для засушливой степи прекрасные сорта зерновых культур» [715]. Выступлению Яковлева предшествовало сообщение ТАСС о награждении «стахановцев сельского хозяйства». Первым в списке награжденных орденом Ленина стояло имя Лысенко. В том же списке – имя Мейстера. Указ был подписан всесоюзным старостой Калининым, но народ должен был знать, кто в стране СТАРОСТА. Под сообщением ТАСС телеграмма:

«Дорогой товарищ Сталин! Счастлив признанием полезности моей работы. Горю желанием отдать под Вашим руководством все свои знания и силы на великое дело социалистического строительства. Мейстер» [716].