Карен Аувинен - Наедине с суровой красотой

Она покачала головой. Ни у кого в ашраме не было такой собаки.

После первой огненной церемонии, после йоги и упражнений на дыхание я познакомилась с Джимми, худым и долговязым мужчиной лет семидесяти с зубастой улыбкой, жителем Аспена. Мы сидели на воздухе, за длинным столом для пикников на террасе с видом на маленький пруд, и ели тофу со сладким чили и салат, греясь на солнце вместе с другими гостями. Джимми спросил о вибхути (пепле), втертом в мой лоб, – остатке утренней яджны .

– Как мне сказали, это то, что остается, когда все сгорает, – объяснила я, а потом описала ему эту церемонию.

– И как, помогло? – спросил он.

Я пожала плечами.

Мы быстро сдружились, ежедневно встречаясь за трапезами и на йоге, а потом ходили гулять. Джимми был внимательным и мягким человеком – любителем собак. Мы делились собачьими историями и фотографиями.

– Неудивительно, что вы его любили, – сказал он, разглядывая фотографию Элвиса.

Я возвращалась на яджну – чувствовала, что должна. Ощущение было такое, будто выскребаешь пыль, давно осевшую и слежавшуюся в глубоких бороздах. Каждое утро я разматывала скорбь, точно леску, вцепившуюся крючком в мое сердце, и выбрасывала ее в огонь. Чем больше было сваха , тем легче я становилась.

Верить – это выбор, который мы делаем в отношении того, каким хотим видеть мир. Он может быть враждебным, холодным, недобрым. А может быть полным волшебства.

Я так рьяно боролась, бросалась на препятствия, катила камни в гору! Решимость – металл, который делал меня такой адски крутой. Если и было что-то такое, в чем я была уверена, так это моя собственная сила. Но я начинала понимать, что сила есть и в смирении. Этому научила меня жизнь на горе Оверленд. Алхимия диких мест состоит в том, что они работают над тобой так же, как ветер трудится над скалами, как струйки-близнецы, текущие в противоположных направлениях на перевале Милнера высоко в Скалистых горах, становятся реками Каш-ла-Пудр и Колорадо. Так же, по словам учителя, как мантра – постепенно, неизбежно – трудится над разумом.

Все остальное – я отпускаю. Сваха .

В наш последний вечер в ашраме я убедила Джимми встретиться со мной ночью, в половине третьего, на террасе столовой, чтобы наблюдать метеоритный дождь Персеид, мое любимое августовское событие.

– Но ведь луна полная, – сказал он, улыбаясь.

Я отмахнулась:

– К тому времени она уже зайдет.

Когда в четверть третьего прозвонил мой будильник, луна горела так, что было светло почти как днем.

И все же Джимми ждал, как обещал, на террасе с видом на озеро.

Мы хихикали и посмеивались, потом я расхохоталась, от души и надолго.

– Они где-то там, наверху, – проговорила я, воображая похожие на стрелы прочерки и серебристые вспышки.

– Вера – великое дело, – отозвался Джимми, кивая.

Я рассказала ему о белой собаке, которую видела здесь, и которая никому не принадлежала.

– Как думаете, это мог быть Элвис? – спросила я.

– Думаю, да, – ответил он.

И я в это верила. Верить – это выбор, который мы делаем в отношении того, каким хотим видеть мир. Он может быть враждебным, холодным, недобрым. А может быть полным волшебства. В тот день я верила, что это мой пес привел меня в это место. Что это его белый хвост я видела исчезающим на дорожке.

Пора было находить общий язык с жизнью.

Как и все на горе, я думала о наступающей осени, заполняя ежедневник делами и наблюдениями, свойственными концу лета. Август был месяцем, когда я приняла доставленные четыре корда дров и наблюдала, как улетают колибри. Это также было время, когда спешка сезона роста испустила дух, когда я дорожила каждым смелым соцветием в саду, упрямым пламенем кастиллеи на лугу, фиолетовыми астрами – последними цветами перед зимой, – выглядывающими между желтыми листьями. Мое тело колебалось между торопливыми приготовлениями и маниакальным желанием релаксации: еще один долгий поход, говорило оно , еще один ужин альфреско – перед ухудшением погоды и возвращением к занятиям в колледже, перед тем как ранние утра станут ощутимо темнее, перед тем как начнется ежедневное поджигание костров.

В августовские солнечные часы просочился неожиданный свет – Грег.

Оба стеснительные, оба нелюбители ухаживаний, мы познакомились в Интернете – да, и я тоже попробовала этот способ, как все прочие, после того как годами от него отказывалась. Романтическая история моей жизни представляла собой практически чистый лист, отмеченный лишь парой коротких увлечений и ровно одним событием, которое можно было бы засчитать за «свидание». Давным-давно я перестала поднимать глаза и встречать чужой заинтересованный взгляд.

Наполовину обнадеженно, наполовину рассеянно пару месяцев я просматривала сайт OkCupid (оправданием мне служила умно написанная статья в «Нью-Йоркере» и жгучая потребность думать хоть о чем-нибудь, помимо мамы). Я отбивалась от писем мужчин, явно не имевших со мной ничего общего, и отправила кому-то пару нерешительных «привет», но – за одним стеснительным исключением – ни с кем так и не познакомилась. Это «стеснительное исключение» оказалось при ближайшем рассмотрении умным и веселым, и работало «оно» в администрации нового мэра в Денвере. Мы обменялись серией интеллектуальных писем, а потом был один странный и долгий телефонный разговор. Этот человек засыпал меня любопытными (так и слышался хруст попкорна) вопросами об условиях моей жизни «в глуши» и впал в тупое молчание, когда я их описала: медведи во дворе, мышь, которая вот только сию минуту сбежала вниз по внешней поверхности дымохода…

– Ого, – сказал он наконец, – вы действительно живете на грани.

После этого его письма прекратились, хотя в последнем он настойчиво утверждал, что «все же хотел бы как-нибудь встретиться», когда будет не слишком занят.

– Это , – произнесла я так, будто держала вонючий мусорный пакет, рассказывая о переписке Джули, всегда готовой подбодрить и поделиться энтузиазмом, – пустая трата времени.

А потом я получила письмо, адресованное Девушке из Джеймстауна.

Меньше чем через неделю мы с АртЧуваком перешли от коротких сообщений «ни о чем» к трех-, четырехчасовым телефонным разговорам.

Всю свою жизнь я была хладнокровной палочкой-выручалочкой для подруг в их личных невзгодах и горестях. «Ты даешь такие хорошие советы, – говорила Джулия. – Ты всегда знаешь, что сказать».

Если бы я разговаривала с этой Девушкой из Джеймстауна, я посоветовала бы ей, черт побери, притормозить. Но она не слушала. Мы с АртЧуваком каждый день выстреливали очередями сообщений, рассказывая о повседневных подробностях – о разнице погоды в наших местностях, об особенностях нашей профессиональной деятельности и расписаний, – вдаваясь в обширные дискуссии о наших любимых авторах и книгах. Грег был человеком начитанным, к тому же художником-пейзажистом, садовником и мечтателем. Он жил в Денвере, в пятидесяти пяти милях от меня, в маленькой квартирке неподалеку от парка Вашингтона, и писал о том, как облака наполняют закатное небо собственным светом.