Маргалит Фокс - Конан Дойль на стороне защиты [Подлинная история, повествующая о сенсационном британском убийстве, ошибках правосудия и прославленном авторе детективов]

Так долго Слейтер мог не продержаться. Дисциплинарные записи показывают, что годы, проведенные в Питерхеде, делали его все более неустойчивым:

14 августа 1914. Порча тюремного имущества — ночная ваза (посуда) и оконное стекло.

13 мая 1916. Разговоры. Безделье. Ругательства и оскорб- ления, угрозы напасть на тюремщика с применением молотка.

25 сентября 1917. Ссора с другим заключенным и нападение на него во время работы.

14 июля 1921. Сознательная порча тюремного имущества (2 новые библиотечные книги).

20 декабря 1924. Разбитая тарелка для еды.

16 ноября 1925. Попытка нападения на тюремщика.

3 апреля 1926. Нарушение порядка и дисциплины, то есть передача пакета другому заключенному.

Он клялся, что 20-летнюю отметку не пересечет живым. «Бедняга Слейтер говорил нам, что он намерен терпеть Питерхед до конца 20-летнего срока, — позже сообщал Конан Дойлю журналист Уильям Парк. — Если после этого никакая помощь не придет, он намеревался покончить с собой. „Я покажу, что Оскар Слейтер способен умереть храбро“, — таково было его клятвенное намерение положить конец страданиям».

Уильям Парк, преданный своему делу журналист, был при этом человеком невоздержанным. Как показывает переписка с Конан Дойлем, в его личной жизни царил хаос: выпивка, несчастливый брак, частая нужда в деньгах — все как в романах о жалкой доле литератора-поденщика. Профессиональное упорство, похвальное для журналиста, иногда становилось помехой и грозило перерасти в навязчивую идею. «Этот странный, терзающий сам себя фанатик, декларативно заявивший о намерении выпотрошить всю глазговскую полицию» — так назвал его Питер Хант, добавив:

Уильям Парк был примечателен: высокий, широкоплечий, с довольно изысканной внешностью, хорошо образованный, он имел отличный музыкальный слух и фотографическую память. До откровений Тренча он ничего не знал о деле Слейтера.

При небывало ясном уме, нетерпимом к малосообразительным людям, и при излишнем пристрастии к виски Парк имел дурную наклонность оперировать непроверенными сведениями как доказанными фактами. Он, немало сделавший для Слейтера, никогда не мог избавиться от типично журналистской оценки фактов с точки зрения «интересности» для публики. В переписке с Конан Дойлем он предстает как натура нетерпеливая, слегка фанатичная, ухватывающая доказательства тут и там без должного учета всех обстоятельств.

Он вбил себе в голову (тут нужно признать, что дальнейшие события показали его правоту), что полиция ошибалась с самого начала и до конца, была насквозь продажна, мстительна, безответственна и груба. К делу Слейтера он подходил не как к единичной ошибке, а как к характерному проявлению системы — по его мнению, совершенно коррумпированной.

К счастью, Парк мог опереться на Конан Дойля — писатель не раз посылал ему деньги. Под внимательным руководством Конан Дойля Парк начал работать над книгой «Правда об Оскаре Слейтере», основанной на документах и его собственных репортерских материалах, в числе которых было объемное интервью с вдовой Тренча. Из писем с обсуждениями рукописи понятно, что Конан Дойль проверял каждую страницу и обильно предлагал идеи. Книгу он издал сам, через собственное издательство Psychic Press.

Посвященная Джону Томсону Тренчу книга «Правда об Оскаре Слейтере» вышла в июле 1927 года. Как и сам Конан Дойль в предыдущих случаях, Парк выстроил целую цепь — имеющую огромный кумулятивный эффект — нелогичностей и нестыковок в деле Слейтера. Его репортерские поиски позволили найти факты, которые не обнаружил даже Конан Дойль, в том числе два случая подтасовок со стороны полиции и обвинителей.

В первом случае Парк выяснил, что полиция получила ордер на обыск квартиры Слейтера под фальшивым предлогом. Заявление на ордер, поданное местным прокурором Джеймсом Хартом, датировано 2 января 1909 года — в этот день Слейтер прибыл в Нью-Йорк на борту «Лузитании». В заявлении Харт указал, что обыск в квартире необходим потому, что Слейтеру уже предъявили обвинение в убийстве мисс Гилкрист и он «бежал» из Шотландии. Как указал Парк, официальные лица в Глазго знали, что ни одно из этих утверждений не верно. Однако на основании заявления Харта ордер на обыск был выдан.

Вторая подтасовка была связана с несостоятельностью броши в качестве улики — об этом факте полиция тоже знала к моменту прибытия Слейтера в Нью-Йорк. «Теперь, на виду у всего мира, — писал Парк, — освободить арестованного значило признаться в собственных ошибках. Но коли отдан приказ продолжать, то на основании чего было продолжать?»

Ответ, поясняет Парк, можно найти в документе, который Тренч скопировал из архива глазговской полиции и копию которого он перед смертью передал Парку. В этом документе, составленном на ранней стадии расследования, полиция Глазго рассматривала весомость броши как улики против других потенциальных подозреваемых. В изначальной формулировке брошь описывалась как « значительно менее сильная » улика против остальных. Однако в официальной версии документа вместо этих слов было карандашом написано, что брошь является всего-навсего « не более сильной » уликой, чем другие.

Конан Дойль снабдил книгу убедительным предисловием. «Ясно, что дело пришлого немецкого еврея, носившего псевдоним Оскар Слейтер, будет жить в истории криминологии как судебная ошибка необычного для наших судов характера, — писал он. — Нет ни одной улики, которая не рассыпалась бы при малейшем прикосновении». Далее он спрашивает: «Кто виновен в этой крупной и продолжительной судебной ошибке?» — и после этого идет список в духе статьи «Я обвиняю!», в котором фигурируют судья лорд Гатри, лорд-адвокат Александр Юр, несколько министров по делам Шотландии и шериф Миллар, «а более всего — местный прокурор и полиция».

В заключение Конан Дойль пишет: «И наконец, мы вправе спросить: что же можно теперь сделать? Боюсь, для Слейтера можно сделать очень мало. Кто может вернуть утраченные годы? Однако его имя можно обелить и, возможно, дать небольшое содержание на его преклонный возраст… Более всего, ради репутации британского правосудия, ради дисциплины в полиции и ради того, чтобы показать официальным лицам, что их обязанности перед публикой должны быть исполнены, дело нужно подвергнуть тщательному публичному рассмотрению. Но пусть это будет должное рассмотрение бесстрастными лицами, которые твердо следуют правде и справедливости в суде. Лишь после такого расследования общественное мнение может успокоиться… Воистину это прискорбная история официальной ошибки, с начала и до конца. Прошло 18 лет, а невинный человек все еще ходит в арестантской робе».