Ludmi Nuez - Моя жизнь — что это было?

И всё же это оказало на неё определённое действие — в монастырь она тогда не уехала. Но вопрос оставался открытым.

18 мая исполнился год смерти мамы, временный памятник на могиле был поставлен (позже появился уже постоянный).

24 мая приехала Марина и 25го мы улетели в Барселону.

Прилетели — никто нас не встречает. Мы с Мариной сидели на улице и ждали. Через три часа девушки появились!? — сказали, что задержались так пока все трое не собрались. (что было вне нашего понимания). Повезли на квартиру, где жили две из них (снимали, конечно). Мы были голодные. Не тут-то было — ни чаем, ничем другим нас угощать не спешили, посадили в гостиной, стали разговаривать. Позже сказали, что будут готовить ужин (ну, как же — у них же режим — приём пищи в определённое время, причём, ужин не раньше десяти вечера!) Я уже тихо их ненавидела! Я знала, что все испанцы питаются почти в одни и те же часы, но — чтобы так — не предложить ничего перекусить и попить — это было… возможно, по-каталонски, а. возможно, чисто персонально.

В 10 часов вечера Марина сказала, что хочет спать, я им перевела — теперь они были в шоке: они же только собрались начать вечерне-ночные посиделки! По телеку шло ток-шоу с темой о России и её событиям — Россия была тогда первой темой; девушкам было так интересно порасспросить у свежей россиянки мнение по всему, что происходило у нас, а тут — спать она хочет!…

Я тоже считала, что раз мы приехали жить на их иждивение, то должны адаптироваться к их образу жизни. Но Марина, видимо, думала по-другому. Впрочем, как думала Марина, я потом поняла и много раз убеждалась — Марина никогда не сделает того, что может ущемить её собственное пространство, её удобство, её комфорт. При всей её внешней мягкости и обходительности. (Кстати, это — черта и Вити, её сына).

Позже, эти девушки (кстати, теперь я думаю, что все трое были лесбиянки, ну, двое, что жили вместе и, кстати, спали в одной кровати — сто процентов. Но тогда я ещё в этом направлении думать не умела) написали мне «коллективное» письмо (подписались все трое), изобличая нас с Мариной в свинстве и нечистоплотности — и что бумажные бигуди оставляли в постели (это Марина), и что не спускали воду в туалете (тоже Марина), и что мыли пол в комнате не той шваброй (не помню, может, и я) и что говорили по телефону с Россией и наговорили на много денег (это я, но т. к. обе девушки работали на телефонной станции, я почему-то была уверена, что они эти разговоры спишут). Много чего ещё они написали о нас как о полных abusadorаs (злоупотребительницах) и вообще нелестного о русских, и о том, что они будут следить за моим (я же собиралась остаться в Испании) пребыванием в Испании с тем, чтобы я больше не злоупотребляла вниманием испанцев. Поскольку Марина испанским не владела, все помои от 35-летних политизированных бессемейных особ вылились на меня.

Тогда, в Барселоне, мы были, по существу, без денег, и мне надо было срочно уже что-то предпринимать. Я смотрела все объявления, но везде требовалось разрешение на работу. Но я всё же нашла через католическую церковь работу в одном доме по уборке. Пока Марина ездила на пляж, я приступила к этой работе. Это был первый мой экспириенс такого рода. В том доме нужно было гладить уйму белья (в доме было трое детей), что я делать в своей жизни не любила, но тут пришлось. В первый конец недели хозяйка мне заплатила, я пришла «домой», сказала Марине: «Ура, у нас есть деньги!» И мы пошли в магазин покупать то, что нам хотелось поесть; помню, накупили каких-то дешёвых нестандартных перезрелых бананов и объедались ими — у нас в Союзе они были в большом дефиците. Кстати, однажды, хозяйка предложила мне немного молока, а я сказала, что молока не хочу, а можно ли взять банан, из тех фруктов, что лежали на тарелке на столе, на что она ответила, что нет, т. к. «этот банан последний».

В конце следующей недели я сказала хозяйке, что должна уехать в Мадрид проводить племянницу. Марина улетала из Мадрида, там у неё было ещё два или три дня, чтобы познакомиться с Мадридом. Т.е. я отпросилась у неё на три дня, и, хоть хозяйке это не понравилось, но, т. к. была пятница и она мне уже заплатила за прошедшую неделю, мне было не очень важно, понравилось это ей или нет, тем более, что я была почти уверена, что в Барселону я не вернусь — мне надо было сначала определиться с местом проживания.

Мы уехали в Мадрид, где остановились в доме той семьи, что сделала приглашение Марине. Там тоже не очень-то обильно нас кормили. Эти люди не были моими друзьями, просто обстоятельства нас связали на время, хозяин семейства вообще был франкистом и русских любить не мог. Я тогда ещё не совсем понимала разницу в отношении к пище между нами и ими. Сейчас для меня, живущей много лет в Испании, абсолютно нормально, что, когда мне говорят за столом: «Попробуй, какой вкусный сыр», то отрезают пластик сыра от куска и дают попробовать, а не так, как у нас — нарезают его целую тарелку для двоих, и потом этот сыр «заветривается», а ведь хороший сыр — недешёвый продукт. Но тогда нам это было дико.

Марина улетела, мне надо было определяться. Программой минимум было заработать денег за лето и вернуться в Москву. Программой максимум было зацепиться за что-то, чтобы остаться.

Эти люди нашли мне работу интерной в загородном доме для ухода за одной абсолютно парализованной вегетативной (овощной) старухой, с обещанием родственников сделать мне в перспективе контракт на работу. Я понимала, что перспектива, скорее всего, дальняя, но выбора у меня не было, я согласилась — те люди, у которых я находилась эти 4—5 дней, моё пребывание в доме экономных испанцев им было не нужно, и меня привезли в тот дом за городом.

Через три дня я оттуда уехала: в том доме жил умалишённый 50-летний сын, трепетно относившийся к своей беспомощной матери, и ему не нравилось, как я ухаживаю за ней. А мне было больно и неприятно видеть, в каких супергигиенических условиях пребывает эта обезумевшая старуха на фоне условий пребывания в больницах наших больных, и, в первую очередь моей дорогой мамочки. Мы поняли друг друга, и сын позвонил своим братьям и сестрам, чтобы они приехали за мной. Я вернулась к моим испанцам в дом, они были обескуражены и очень недовольны: как же, они думали, что сделали великое благородное дело, а я не оценила, да ещё и вернулась. Но я, конечно, не собиралась у них оставаться. Я уже знала, что они сняли квартиру для одной «реабилитаторши», которую они пригласили для своего сына. Я с ней познакомилась ещё в Москве, когда там помогала этой семье, ездила с ними в институт Дикуля, где, как раз, работала Ирина. Это была простая, очень добрая, компанейская девчонка. У Ирины ещё в Москве я была в гостях, она знала, что я улетала в Испанию, а я знала, что она скоро тоже там будет. И вот она приехала с мужем и сыном на три месяца, чтобы продолжить реабилитационные занятия с сыном испанцев. Я узнала её адрес и пошла к ним. Ира предложила остаться у них в квартире, одна комната у них пустовала. Конечно, я была очень рада и признательна и перебралась к ним. Но нужно было срочно найти работу. И я нашла её на следующий же день. Её муж помогал в одной автомастерской и хозяину нужен был человек, чтобы навести порядок в только что отремонтированном их доме. Работала до трёх дня и потом мне предлагался обед. (Чувствуете разницу между каталонцами и испанцами?) Я проработала у них около месяца, пока не привела всё в порядок, потом необходимость во мне отпала.