Ludmi Nuez - Моя жизнь — что это было?

И я оставила Детройт и поехала в Нью-Йорк.

Несколько слов о Детройте. Это был страшный и захолустный город; в автобусах там ездили, в основном, черные. Автобусных линий вообще было мало, и никто из наших людей ими не пользовался и не знал ни их маршрутов, ни остановок. Черных боялись. Я же, конечно, решив ознакомиться с городом, нашла-таки остановку автобуса, шедшего в даунтаун, села, спросила что-то водителя, он мне как-то огрызнулся на своем черном наречии, которое никто не понимает, все, исключительно черные пассажиры смотрели на меня не очень дружелюбно, но мне нужно было увидеть город, и я проехала до конца. Даунтаун представлял из себя некое количество небоскрёбов, там находились какие-то офисы и банки; ни магазинов, ни скверов я не видела; дул сильный ветер и впечатление было и от пустынных улиц, на которых я видела только черных, и от окраин, представлявших собой промзоны, склады и бедные дома черных, безрадостным. А на остальной части города стояли, в основном, двухэтажные деревянные домики, в которых жили выходцы из Польши, Украины (причем, чисто бандеровской) и других восточноевропейских стран. За городом, в более богатых домах, жили более обеспеченные американцы, но по большей части тоже не англосаксонских кровей. А из моих коллег по минивэну была одна грузинка, занимавшая в советское время хорошее место в Грузии, а теперь убирающая дома; одна девушка из Донецка и остальные — западенки, ненавидящие «москалей», из которых одна «ветеранка труда» отдавала мне распоряжения только на украинском, а девушка из Донецка мне переводила. Там я узнала, что визу в Америку на Украине и в Грузии можно заполучить за 6—7 тысяч долларов, если, конечно, знать пути. Вот люди, попав в долговые ямы, продав свои квартиры, попадают таким образом в Америку и потом несколько лет работают по-черному, чтобы отдать свои долги.

Несколько раз я ездила в сербскую церковь, меня брала с собой одна женщина из Черногории, а больше ходить было некуда. И я всё удивлялась: вот это есть Америка, в которую все так стремятся, о которой мечтают? А где ж другая, самая прекрасная и передовая?

И, уже находясь в Нью-Йорке, в нью-йоркском метро, в Бруклине я продолжала удивляться: страшней ни этого метро, ни домов с железными ржавыми лестницами по фасаду, ни людей, толстых и некрасивых в большинстве, я ничего раньше не видела!

В Нью-Йорке я первую ночь переночевала у одного знакомого моей знакомой, давшей мне его адрес; он жил в Манхеттене, в хорошем месте, но в страшной малюсенькой квартирке, единственное окно которой выходило в темный грязный двор со стеной в десяти метрах напротив окна. И он очень гордился, что платит за это жильё «всего» тысячу долларов. А это был 1996 й год! Сколько же рент такого убожества может стоить сейчас! Этот тип, еврей, конечно, работал переводчиком в ФБР, короче. сдавал своих; он начал приставать ко мне, я его отшила и утром ушла от него. Я поехала по выданному мне девочками из Детройта адресу на квартиру, где койкоместо стоило десять долларов, где в комнате жили человек восемь наших трудяг. Я рассчитывала побыть в Нью-Йорке с недельку, посмотреть город. Манхеттен мне понравился, это было очень оживленное место, поесть можно было вкусно и недорого в многочисленных местах по типу шведского стола; на Уоллстрите было страшно холодно из-за ветра, и посещать статую Свободы в холод я не захотела, к тому же это было недешёвое удовольствие, а я экономила. Я, в основном, ходила по городу, ходила в русские церкви, в центральный парк.

Через дня три я позвонила Свете, хотела узнать, сможет ли она приехать в Нью-Йорк; мы не виделись с ней уже лет десять с тех пор, как она эмигрировала со своей семьёй. Она приехать не могла, но предлагала мне приехать. А я очень опасалась того что, выехав из США, я не смогу опять въехать, а улетать в Испанию мне надо было из Нью-Йорка и билет был уже куплен. Тогда я поехала в иммиграционный центр — это огромное многоэтажное здание, где надо было еще разобраться, куда идти и к кому обратиться со своим вопросом, и для этого вначале надо было пройти длинную очередь. Наконец, я попала к специалисту, и он ответил мне, что я да, могу выехать в Канаду на ограниченный срок и снова заехать на территорию США.

После этого я купила билет на самолёт и полетела в Торонто. Света меня, конечно, встречала, привезла меня в огромный дом, где жила со своей дочерью, зятем и внучкой, которые в этот момент отсутствовали. Мы с ней не могли наговориться. Это было совсем неудивительно — ведь в бытность работы в Гипрокоммундортрансе, где мы с ней и познакомились и где наши столы стояли напротив друг друга, мы никогда не могли наговориться — мы рассказывали друг другу всё, включая интим! Она была всегда моей лучшей собеседницей, с кем я отводила душу!

Света меня кое-куда повозила, я сама ездила с экскурсией на Ниагарский водопад, в общем, 3—4 дня прошли незаметно, я вернулась в Нью-Йорк. До отъезда оставалось ещё четыре дня, я прочитала объявление в овощном магазине, что требовался продавец, и решила попробовать. Еврей обещал платить каждый день, именно поэтому я и решила. Вышла на работу к восьми, очень быстро освоилась и с кассой (помог опыт в Беникасиме), и с запоминанием цен на разные сорта яблок и прочего, мне нравилось стоять на кассе, но к концу дня у меня окоченели ноги от холодного пола. Ни вечером, ни на следующее утро хозяин денег не заплатил, сказал, что в субботу. Но я уже ему не верила. Я-то думала, что, если заплатит. сколько обещал, то пока не полечу в Испанию, останусь поработать. А мой рейс был уже в субботу. Но раз хозяин подвёл, я плюнула на эту работу, сказала ему, что раз так, я ухожу, и ушла. Так закончилось моё первое пребывание в «благословенной» стране под названием Соединённые Штаты.

В стране в те годы была движуха. Появилось много разных общественных организаций, и, в том числе, по помощи детским домам и социальным сиротам. Я ездила в один детский дом давать уроки английского языка детишкам 7—8 лет. Присматривалась даже к некоторым, но тогда я ещё не была готова к такому шагу, как приёмство, во всех отношениях, в том числе и в денежном: как я уже написала — все деньги съела девальвация.

В том общественном совете я познакомилась с одной 15-летней девочкой Леной. (История с Леной, её судьбой очень печальная, но я решила вспомнить об этой девочке хотя бы на страницах моих воспоминаний.) Она была социальная сирота, жила со своей сестрой в детском доме, родители умерли от алкоголизма. В помещении того же общественного совета я встречалась с Леной, давала ей уроки русского и английского. Эта девочка в какой-то степени привязалась ко мне. Нет, она не была одинока, она активно принимала участие в продвижении вальдорфской школы, у неё была знакомая очень обеспеченная семья, куда она ходила помогать с маленьким ребёнком, уже после того, как выпустилась из дд. Но ко мне у неё была очевидная симпатия. И вот на Новый год, 31 декабря 1990го, я была дома, Юля тоже была дома, в своей комнате, но встречать Новый год со мной, да и вообще не собиралась. И звонит мне Лена, поздравляет, спрашивает, как я, слышит мой грустный голос и говорит: «Я к Вам сейчас приеду», я ей: «Как же ты приедешь? Транспорт уже не работает.» Но она взяла такси и приехала -чтобы я была не одна и не грустила! (Стоит ли говорить, что денег у неё своих практически не было, попросила у кого-то). Но, когда Лена расположилась со мной за столом на кухне, туда вошла Юля и потребовала, чтобы я «освободила квартиру от всяких проходимок». Лена попробовала приструнить Юлю за грубости по отношению к матери, на свой счёт она даже не обиделась, но это было бесполезно: Юля умела хлестать по лицу словами (точно, как её родитель). Мы с Леной выпили за Новый год, и она уехала (а я-то думала оставить её переночевать). Мне было стыдно перед Леной и позорно за дочь.