Ludmi Nuez - Моя жизнь — что это было?

небесах тоже не простит. В субботу (это был уже рабочий день) мы с Дианой пошли вместе в университет, я передала ей письмо с единственной маленькой фоткой Юли, когда ей было лет 15, с тем чтобы она передала это Хусейну, но чтобы он вернул фотку. Она это сделала и быстро вернулась, я её ждала в холле. Там была целая толпа студентов, и на меня все глазели, было очень неловко там находиться.

Так закончилась моя эпопейная поездка в Дамаск. Я ещё раз напомнила Хусейну о его дочери, о его большом грехе. Только я, не как граф Монте-Кристо, я не могла покарать его за его преступление, я для этого, как говорил Хоакин, «слаба сердцем»…

…Через год или два Хусейн неожиданно позвонил Юле: он был в Америке в научной командировке. Спрашивал о её делах. Она что-то отвечала. Потом ешё один раз позвонил. Но, по словам Юли, говорили недолго: говорить было не о чем. Все эти разговоры происходили без меня, я была в Испании.

Я оставляла Юле деньги на туристическую поездку в Сирию, всё ей объяснила, где что и куда идти. Но она не поехала, а потратила деньги на очередную обновку.

В Испании позже я по международному справочному узнала его домашний телефон. И раз в несколько лет, особенно, в последние годы войны в Сирии, Юля звонит по этому телефону. Сообщила, что родился сын, Тимур. Спрашивает, нужно ли чем помочь, на что следует всегда один ответ: «Спасибо, не нужно, всё нормально». Последний звонок мы сделали вместе с Юлей зимой 2019 года, Хусейн был жив; почти не отвечал; когда Тима схватил трубку и закричал: «Здравствуй, дедушка!» в трубке ответом было молчание.

Я года четыре назад написала ему письмо — писала, как всегда, на его почтовый ящик, который он, может быть, уже и не навещает; написала, что теперь очень легко делается ДНК, не то что в 1968 году, когда он мог клеветать безнаказанно и иностранцу всё сходило с рук; и, хотя он и так прекрасно знает, что Юля его дочь, но пусть сделает свой ДНК и пришлёт его нам; и что надеюсь, что т. к. наш конец не за горами, то свой грех он не унесёт с собой в могилу, а хотя бы поведает своим детям (они у него должны быть) о том, что у них есть сестра. Не знаю, получил ли он это письмо, прочитал ли его, это осталось для меня в неизвестности…

Конец 90-х

Между тем, Фр-ко уже дважды слетал на Кубу в свой отпуск, вёз множество разных лекарств и одежды и игрушек для своих внуков. У него было двое внуков от дочери и двое от младшего сына. Дочь была пламенной революционеркой, как и её мать, но самое главное, ярой противницей меня как «соблазнительницы и угонщицы» её отца. Так она меня воспринимала.

Мне тоже хотелось снова побывать на Кубе, и в 1997 году я купила недорогой билет и полетела туда. Фр-ко написал старшему сыну, чтобы тот уделял мне внимание, а остановилась я, как обычно, у Исабель в Гаване. Я повидалась с некоторыми своими кубинскими друзьями и съездила в Тринидад. Сказать «съездила» это ничего не сказать: для того, чтобы купить билет на автобус по цене для кубинцев, а не для иностранцев, что раза в три дороже, надо было с документом Исабель прийти часов в 6 в одно единственное место, где они продаются, занять там живую очередь и подождать, когда после 8 откроется касса.

В Тринидаде я случайно увидела в магазинной лавке коллегу Пако по его работе в Тринидаде вместе со своей женой (у которой я в бытность в Тринидаде что-то шила). Его радости не было предела: он ничего не знал о Пако с момента отъезда из Тринидада в Москву, т.е. с 89 года. Он написал Фр-ко письмо и они потом ещё какое-то время переписывались. В Тринидаде я пила в баре самое вкусное мохито. Да, тогда уже понемногу стали открываться частные рестораны и бары, но в стране было очень плохо со всем, особенно с транспортом и лекарствами. Когда я самостоятельно поехала на пляж в Гаване, мне пришлось сначала час ждать автобуса, а потом ехать минут сорок абсолютно зажатой и висящей на ступеньке. Люди вокруг были раздражены, а нас, русских, считали предателями. Да, собственно, так оно и было: наше правительство предало Кубу и политически, и экономически.

А с работой было тяжело, как прежде и как обычно. Зимой работала в ресторане в Беникасиме, мыла посуду, контракт на три месяца. А больше мне на такой работе и не надо было. Платят мало, эксплуатируют много. Летом 1997 года я устроилась на работу гидом с русскими туристами на Коста Брава.

Летом 1998 года снова работала гидом, но уже на Коста Дорада, это намного ближе к Кастельону. Устроила на эту работу и Володю, одного знакомого из ла Сеу, которому повезло жениться на каталонке (других возможностей у него легализоваться не было), и мы сняли квартиру на двоих. К Володе (ввиду его специфики) у Фр-ко вроде не должно было бы быть подозрений, хотя кто его знает! Я опять, как в 1992 году, пригласила Лиану, чтоб приехала поработать и подкопить денег. Искали с ней работу три дня, и, когда она, разозлившись (характер!) собралась уезжать, нашли работу ей в одном ресторане, где она проработала успешно (молодец Лиана — ведь было трудно, много часов работы, тяжело физически и ещё без языка!) до конца сентября. Вот так и жили мы втроем в этой квартире. Фр-ко приезжал один раз, конечно, поссорились, да, точно, опять ему что-то не понравилось с Володей; я пару раз ездила в Кастельон, уже на машине.

Осенью 1998 года я, было, нашла себе работу переводчиком в одну транспортную компанию в Каталонии, в г. Тарраса, что недалеко от Барселоны. Поехала, поселилась в каком-то хостеле, вышла на работу и -О, Господи, — меня окуривали двое мужчин и одна женщина, дымившие нещадно все восемь часов рабочего дня плюс один час в ресторане, куда мы ходили обедать! Через три дня я сказала им, что я не могу там работать, честно объяснив причину моей головной боли. Но на той же неделе я смогла устроиться на работу переводчиком у одного нового русского, который тут же сделал мне контракт с неплохой зарплатой. Господин Сергей был абсолютно косноязычным безграмотным человеком, но, заработав много денег, приехал в Испанию, в надежде заработать ещё больше, а, может, просто хорошо пожить и протратить их. Последнее ему больше удалось,.т.к. он сменял профили своего посредничества: то продукты питания, то полиэтилен, то мебель, но бизнеса было мало, а прихлебателей из испанцев развелось оччень много. Проработав у него всю зиму, я вроде уже привыкла к жизни в Барселоне: я могла ходить там и ходила почти каждое воскресенье в каталонскую православную церковь, у меня было немало знакомых из той же церкви, и русских, и каталонцев, т.е. я не чувствовала себя в такой изоляции, как в Кастельоне. Я снимала в предместье города маленькую квартирку на втором этаже двухэтажного дома, где внизу жила семья цыган. Это было самое неприятное обстоятельство, если не считать того, что мешал запах цементного завода, расположенного поблизости, и моя машина под утро покрывалась слоем влажной едкой пыли.