Артём Драбкин - Разведчики

Выдали каждому из нас по пять патронов к карабину (они нам полагались, поскольку мы были на лошадях). А что эти пять патронов!.. Пук-пук – и все. А эти висят на парашютах и стреляют, стреляют. Я еще подумал, как хоть они так делают-то, кто его знает…

Как много было самолетов?

Много. Летят, разворачиваются, из них эти черти сыплются, как горох. Не одна сотня парашютов. Спускаются ниже, ниже, ниже…

(Особенности системы десантирования, применявшейся немцами, заставляют сомневаться в данном эпизоде. Немецкие парашютисты выбрасывались без оружия, а после приземления им приходилось искать контейнеры с оружием и боеприпасами, которые выбрасывались отдельно. Кроме того, немецкие парашюты того времени не давали возможности ими управлять, а скорость падения была довольна высока.

Большинство из опрошенных ветеранов, воевавших летом в 41-м, вспоминают о немецких десантах. Однако общеизвестно, что после Критской десантной операции немцы отказались от подобной практики. – Прим. С. С.)

Ничего у нас не получилось. Паника поднялась, и тут уж всё… Появились первые раненые. Паровоз заревел, дал задний ход и ушел. Теперь ни кухни у нас, ни лошадей – ничего. Остались только в том, что успели на себя надеть: кто – брюки натянул, кто – гимнастерку. Тут кто-то кричит: «Ликвидируй десант! Делай, как я!» – нашелся какой-то младший лейтенант. А офицеры… Были офицеры, да все вышли. Нет никого! Командира эскадрона нет, политрука нет – все разбежались.

Сколько-то нас собралось вокруг лейтенанта. А он матерщинник такой попался, давай ругаться: «Да что мы не мужики, что ль?!» Ну собрались… А чего дальше делать-то? Патронов нет. Оборону занять негде, подготовить ее нечем. Стоим, молчим. Вокруг нас с запада безбрежной рекою бредет скот. И эти, в униформе, опустив глаза, идут. Оружие бросили, побежали… А бежать-то некуда. Ну, побежишь. Так ведь все пути все равно через Москву. По-другому не пройдешь. Поймают – трибунал.

Вы тогда уже знали, что будет трибунал?

Так лейтенант сказал: «Что же вы, ребята!.. Вы, давайте. Нельзя бежать! Лучше уж пускай немцы убьют, чем свои. Под трибунал попасть – позорище!»

Там нас собралось человек 10, может, 12, не помню. Но отступать все равно пришлось. Обошли мы Гжатск стороной, лесочком, и пошли в направлении на Малоярославец. Там таких особо крупных лесов нет, одни подлески да кустарник, чапыга такая (густой кустарник). По дорогам уже нельзя было идти, они (немцы) обстреливали здорово. Кругом стрельба: сзади стреляют, впереди стреляют и сбоку стреляют… Откуда, в кого, кто стреляет? Ничего не понятно. Жрать нечего. Что характерно, пока до Малоярославца шли, никто куска хлеба нам не дал. Попросишь чего, в ответ только проклинают. Перебивались черт-те чем… Вот ведь кошмар какой был в 41-м, форменный кошмар. Тяжело вспоминать такое. В слезы бьет…

Брели, брели, вдруг в какой-то момент крик: «Стой! Стрелять буду!» Оказалось, удачно вышли, прямо на маяк. Какой-то солдатик стоял, направлял выходящих из окружения на пункт сбора. Говорит: «Давайте, топайте в Серпухов. Там пункт сбора».

Особо нас не проверяли (после выхода из окружения). Пришли в этот Серпухов, на аэродром. «Кукурузнички» стоят, вокруг казармы большие, – в них механиков готовили. Начали мы там формироваться. С нашего батальона народу совсем немного осталось. Куда-то все ушли да разбежались. И вот на остатках этого нашего 222-го отдельного инженерно-саперного батальона была сформирована 38-я инженерная саперная бригада. Пришло большое пополнение. Очень много было москвичей, и в основном пожилых. А куда их?! Давай пристраивать в хозвзод да на кухню.

Изучали подрывное дело. Учились ставить мины и их разминировать. Помню, у нас тогда делали мины из обыкновенных деревянных ящиков. Уже потом на фронте столкнулся с немецкими минами. Была у них такая противопехотная, весом в 200 граммов, в виде металлического ящичка. Устройство довольно простое. Поднимаешь крышечку, вставляешь взрыватель и чуть-чуть закрываешь… Чуть-чуть! Потом кто-то на коробку наступает, крышечка на взрыватель нажимает, чека выскакивает, взрыв… и может ногу тебе оторвать запросто.

Дело к зиме пошло. Уже холодновато стало, все замерзло. То ли уже в октябре, в ноябре ли немец подошел на 12 километров к городу. Нас бросили на помощь, чтоб он Серпухов не взял. Вот тут уже упорные пошли бои, да такие жестокие, – так он рвался. Для начала, конечно, попридержали их…

Чем запомнились бои под Серпуховом?

Окопались. Сначала индивидуальные ячейки. А потом по ночам уже стали траншеями соединять. Командовал тогда лейтенант Зубов. Такой еще более-менее, нормальный… Мы-то же все необстрелянные. Как стрелять, куда стрелять?.. Учения-то были, конечно, но война – это война. Потом со временем как-то попривыкли.

Каждый день обстрел: артиллерия, минометы… Днем обязательно авиация. Да что там днем! Они нас обстреливали круглые сутки. Между нами и ними – нейтральная полоса. Ракет напускают, фонари повесят на парашютах. Такие фонари были, что я не знаю… У нас точно не было ничего подобного.

Страшно, конечно. Обстреливает день и ночь. А у нас и артиллерии-то не слыхать. «Полковой» там один постреляет – «пук, пук», – и все. Но мы, скажу тебе, с позиций так и не отошли.

Ночью они включали репродукторы, мол, русские сдавайтесь, жиды, коммунисты и в таком духе, – такая пропаганда была. А то еще листовками забросают.

Как на Вас лично действовала пропаганда?

Морально угнетает, конечно. Ведь как ни крепок человек, а все равно сердце-то екает немножко. Сами ж видим, что у нас дела не больно хорошо идут. А вот во время боя уже не до того, там лишь бы самого себя спасти, а потом будь что будет. Делаешь все на автомате: стреляешь, отбиваешь атаку… Между окопами примерно метров 400. Вот они идут. Метров 50 или 100, может быть, прошли, мы открываем огонь. Прижали их к земле. Они полежали… и откатываются.

Знаешь, у них такая интересная техника была. Уже потом, когда я перешел в разведку, слышал, как трактор работает, копает траншеи. То-то мы смотрим – они вроде чуть окопались, а у них уже и бруствера есть, и траншея в полный рост идет. А у нас только маленькая саперная лопатка. Не знаю, как мы все это выдержали. До сих пор в себя прихожу.

Гузанов Г.И. со своим боевым другом. 25.02.1943 г.

Потом нас сменили. Пришла сибирская дивизия. Мы-то совсем поистрепались – зимнего не было ничего, шинелишка одна. Да и потери понесли серьезные. Опять вывели на формировку. Считай, это вторая уже. Вообще за войну формировались раз пять. Бригада являлась резервом Главного командования, и поэтому если вдруг где-нибудь да что-нибудь, так обязательно мы – в ту дырку затычка. Разведка, допустим, доносит, что появились танки и пехота противника. Значит, там надо обязательно поставить противотанковые мины. И вот всю ночь ползаешь, ставишь минные поля, таскаешь противотанковые мины, – за ними ездили в Тулу, там минный завод был. Погрузи, выгрузи, перетащи, поставь… Потом ямку лопаткой выкапываешь, в нее кладешь этот деревянный ящик. Ставишь одну, через пару метров другую…