Артём Драбкин - Разведчики

Кто указывает, куда ставить?

Сержант какой-то был, не помню. Он тоже ставил. Там все ползают, ставят, исключений нет. Потому что надо было срочно. Участок отведут, а там надо поставить 500 мин противотанковых. И вот ползай всю ночь.

А результаты Вашей работы Вы видели?

Нормальные были результаты. Потом приходишь к пехоте, а тебе сообщают, мол, танки пошли, и 8—10 из них подорвались. Командир пехотного взвода или командир роты говорит: «Молодцы, ребята. Хорошо поставили! Вы нам очень помогли».

Помните типы немецких танков первого периода войны?

Мне кажется, это были тяжелые танки. У нас, помню, катались «БТ». Мы их даже немножко изучали. Маленькие такие. Только по асфальту могут ходить. Придет, постреляет чуть-чуть и сразу сматывается. На месте не стояли. Так же – «катюша», два залпа сделает и уходит. Обычно они приходили ночью. Ее термитный снаряд в темноте летит, красный весь. Первое время их быстро засекали и сразу по ним начинали бить.

А что за разведка, как Вы туда попали?

Да это я так назвал. Условно все, одно название. Соберут людей, примерное задание скажут, мол, такой-то квадрат надо проверить. Командир эскадрона, старший лейтенант как-то пришел: «Гузанов, ты наш? Ну, вот ты и давай! Больше некому…» Чему-то нас лейтенант подучил, что-то самим пришлось понять. В основном нужно было уметь ориентироваться, запоминать обстановку, ориентиры. Память нужно иметь хорошую, особенно зрительную. У меня она была неплохая.

В начале 42-го, когда уже прорвали оборону немцев, первым взяли городишко Кондрово. Там еще неподалеку Кондровская фабрика. Нашему командиру отделения дали задание перерезать дорогу Кондрово – Калуга, чтобы техника немецкая не ушла через Калугу на Козельск. С пополнением пришла школа курсантов. Ребята все такие молодые, здоровые. Мы должны были их провести через лес на то шоссе. Ну и мало ли, может быть, где-то по пути минные поля попадутся…

Курсантов этих на лыжи поставили, мы – впереди. И вот ночью идем на лыжах по лесу – в темноте я плохо ориентировался, – а их лейтенант, командир, говорит: «Слушай, что-то ты не в ту степь… По-моему нам надо сюда». Он развернул карту, смотрит. Я тоже глянул, думаю: «А ведь действительно так лучше».

Всю ночь мы шли на лыжах. На шоссе вышли как раз перед Калугой. Не помню сейчас, сколько там до Калуги оставалось, может быть, километр, может, два. Курсанты залегли у дороги прямо в снег. Ну, а мы что? Саперы молодцы, спасибо.

Вооружены они, конечно, были так себе – в основном винтовки и один «ППШ» на взвод. К этому «ППШ» еще три диска по семьдесят патронов. Если все зарядишь, они тяжелые такие. Я замучился его чистить. А если диск целиком выпустишь, получается раздутие ствола. Ствол раздувается, плюет, и пуля уже не летит, а просто падает. Сначала они были совсем плохие. Потом вроде качество улучшилось…

Отряда этого у себя в тылу немцы никак не ожидали. Они просто шли по дороге, а тут такое дело… И ведь там ни налево, ни направо не побежишь. Такие сугробы намело – куда ни ступишь, везде провалишься. Так что только по дороге. Да еще сзади подгоняют – за ними шли основные части курсантской школы. Технику немцы побросали всю. Вообще их там нормально накрошили.

А я тогда решил немножко к Калуге подойти, посмотреть. Со мной еще трое саперов было. Но в город мы так и не пошли. Стало темнеть, поэтому я побоялся. С вооружением тоже не ахти: у меня «ППШ», остальные с карабинами. Что мы сделаем? Подумал: «Не дело затеял. Надо возвращаться».

Там, под Калугой, я впервые близко увидел мертвого немца. А потом насмотрелся по самое не хочу. Тогда гнали много пленных. Одеты они были во все летнее, обмотки какие-то. И вообще, моральный дух у всех нас немножко поднялся. Народ как-то воодушевился: «Победим, победим».

Потом Калугу взяли, весна началась, и пошли на Козельск. Его вообще как-то не заметил. Помню, там вроде мост был через Оку (Жиздру?). После Козельска пошли на Сухиничи. Вот там нас остановили, и уже пошли серьезные бои. Как раз распутица, 42-й год. Ока вышла из берегов, разлилась, ни пройти, ни проехать. В 42-м же вышли на Курскую дугу и до 43-го стояли. Нас немножко потеснили, где-то там нащупали слабенькое место в нашей обороне и поджали. Так получилась Курская дуга, левый фланг.

Да, забыл сказать, нас же хотели отправить под Сталинград. Погрузили, какое-то время держали в тупике. Потом отменили приказ. Мне тогда еще младшего сержанта присвоили. Я помкомвзвода был. Приходит наш лейтенант и сообщает: «Твоему взводу поставлена задача проделать четыре прохода в минных полях». Передал приказ и пропал! Куда девался, так никто и не понял. Наш особист с бригады хорошо меня знал. Как-то пришел – мы на опушке леса в землянке сидели, – отозвал меня в сторонку и говорит: «Где взводный-то? Скажи мне честно». – «Не знаю…» – «Но ты же был с ним вместе там-то, там-то, и там-то был вместе с ним, и тут-то…» – «Черт его знает, не помню. Да мало ли, он ушел ночью, и все. Может, снарядом убило, или еще чего». – «Ну, смотри…»

Потом с пополнением новый ротный пришел. Он до этого был политруком роты в стрелковом батальоне. Сам с Пинска, белорус или еврей. В свое время лежал в госпитале в Костроме. Узнал, откуда я, и прозвал «Костромой». Хороший был мужик, как отец настоящий. По-моему, Михаил Израилевич звали его. И фамилия что-то наподобие Ковалевич. Так меня с его легкой руки все «Костромой» и прозвали. Ну и ладно, какая мне разница, как ты хочешь, так и назови. Мы с ним откровенно так: он – матом, я – матом. Поругаемся, поспорим, он потом махнет рукой: «А, черт с тобой, Кострома. Делай, как знаешь»…

12 июня 43-го года начальник разведки армии собрал армейскую, дивизионную и полковую разведки. Я тоже присутствовал, от 38-й бригады. «Казбек» всем раздают: «Курите!» Эх, а я-то уже и не курю. До 42-го курил, а потом бросил по случаю. Как получилось? Выходили как-то ночью из-под Козельска с разведки. А наши летуны вечером почему-то бомбили Оку. Болтали, что немцы устроили там промежуточный аэродром. Вдарило 43 градуса мороза. А в Можайске, помню, вообще под 45, – мы сводку получали. И я в этой темноте влетел в чуть замерзшую полынью. Хорошо автомат на шее висел, я им за края зацепился и не весь пролетел под лед. Но все равно вымок. Покуда шел… Мороз такой, что… На мне все как стекло. Положили в санбат, всю одежду разрезали, сбросили… Утром на обходе врач идет. А мы прямо на полу лежим, – не было ж ничего. Подошла, послушала, смотрит на меня… Я лежу, ничего не говорю. Она тоже молчит. Думаю: «Ну, наверное, что-нибудь серьезное со мной». Потом говорит: «Ну что, воспаление легких ты не подхватил. А курить надо бросать. Брось курить! Я тебя прошу убедительно. Ты еще молодой такой». Давай мне мораль читать. Читала-читала, читала-читала, опять спрашивает: «Ну, так бросишь?» – «Да, брошу-брошу». – «Ну, и договорились». С тех пор не курю.