Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

«Совершенно неожиданно, — писал И. Вишняков, — меня тоже вырвали из родного полка — вручили предписание убыть в отдельную эскадрилью ПВО… Ох, как тяжело было расставаться с однополчанами, с которыми вместе начал воевать, облетел десятки фронтовых аэродромов, не раз ходил на боевые задания, радовался победам и горевал над могилами друзей!.. Борис Еремин, Алексей Маресьев (в будущем — Герой Советского Союза, герой известной книги Б. Н. Полевого «Повесть о настоящем человеке» — Б. E.), Николай Демидов, Владимир Балашов, Михаил Седов, Алексей Соломатин и Александр Костыгов снова улетели на фронт с майором Барановым, а я остался…»

А теперь представьте себе состояние бойца, вырванного из боевой семьи ранением… Какие чувства овладевают им по мере того, как он начинает выздоравливать? Одно-единственное: скорее вернуться в свой полк! Где сейчас мой полк? Куда он перебазировался в ходе боев? Где воюют мои однополчане?

Мне казалось, что стоит только узнать местопребывание моего полка, и все вопросы решатся сами собой. Но узнать было не от кого.

Над Ростовом-на-Дону стали появляться немецкие разведчики. Это породило в городе тревогу, уже знакомую по Кировограду, Днепропетровску и другим городам, через которые я проследовал в Ростов. В городе началась подготовка к эвакуации и обороне. Около госпиталей — знакомая картина! — толпились люди. Искали сыновей, мужей, знакомых, родственников, добивались хоть какой-нибудь весточки, терпеливо, часами, смотрели и смотрели в окна.

Я чувствовал, что срок, отпущенный мне на поправку, кончается. Война снова вносила свои коррективы. Вся обстановка [46] говорила о том, что фронт приближается, значит, скоро снова хлынет поток раненых, и Ростов из тылового города превратится в прифронтовой. Но я уже был работоспособен и в ожидании комиссии подолгу ломал голову над проблемой: как мне вернуться в свой полк? Миновать комиссию было невозможно, а попасть на нее — значит, распрощаться с полком…

Когда подошло время выписки, я стал настоятельно просить лечащего врача, чтобы меня направили именно в тот полк, в котором я воевал. Я убеждал его, как мог, что это будет самое разумное и полезное решение со всех точек зрения. Я искренне был уверен в том, что среди своих боевых товарищей гораздо быстрее восстановлю и силы, и боевые навыки, и объяснял врачу, почему в своем родном полку каждый летчик воюет с большей самоотдачей и уверенностью. Он выслушивал меня со вниманием и сочувствием, но отвечал так, как должен отвечать человек, от которого мало что зависит: «Существует общий порядок. После ранения мы всех отправляем только в запасные полки». Все же моя настойчивость произвела впечатление, и врач порекомендовал мне обратиться к комиссару госпиталя, предварительно доложив ему о моей просьбе. Комиссар, желая хоть чем-то мне помочь, согласился выписать меня в распоряжение штаба Северо-Кавказского военного округа. Мобилизационными вопросами в штабе округа занимался в тот период полковник Кульнев. От этого человека теперь и зависела моя дальнейшая военная судьба.

В том, что я добился направления в штаб Северо-Кавказского военного округа, был свой резон. У меня появилась надежда, что через штаб округа я смогу добиться прямого направления на фронт в свою часть. А это в тот момент было для меня самым главным.

18 августа — через месяц с небольшим после ранения — я был выписан из госпиталя. Авиационного обмундирования в интендантском госпитальном хозяйстве для меня не нашлось, и мне выдали общевойсковое, с красной окантовкой. Так что по внешнему виду я теперь был пехотным командиром, и вряд ли с первого раза во мне можно было признать летчика. Распрощался с товарищами по палате, с врачами, медсестрами, собрал нехитрые пожитки, перекинул через плечо вещмешок и отправился в штаб округа — [47] он располагался недалеко, в центре Ростова, и занимал одно из самых крупных зданий. Я не стал разговаривать ни с кем из командиров, занимавшихся личным составом округа, а решил дождаться полковника Кульнева и говорить только с ним. Полковник куда-то уехал по делам, и никто мне не мог сказать с определенностью, когда он вернется. Я, набравшись терпения, ждал.

За те несколько часов, что провел в ожидании в штабе, я со всех сторон обдумал предстоящий разговор, но когда попал к Кульневу в кабинет, то увидел очень усталого человека и как-то сразу оробел. Все же обстоятельно изложил ему свою просьбу.

Уже потом я не раз с благодарностью вспоминал полковника и думал о том, как мне повезло. Среди всех забот, которые навалились на него в те дни, ему конечно же было не до случайного летчика, да еще одетого в пехотную форму, который, вопреки установленному порядку, хотел попасть в свою часть. И он одной короткой фразой мог обрубить все мои надежды. Тем более что мой полк не имел никакого отношения к Северо-Кавказскому военному округу — полк входил в состав Южного фронта. Потом уже я сообразил, что документы, выписанные мне полковником Кульневым, за пределами Северо-Кавказского военного округа фактически никакой силы не имели, тогда как мне нужно было искать свой полк как раз за пределами округа… Так или иначе, полковник выслушал меня, повернул ко мне усталое лицо, подумал и сказал:

— Я выпишу тебе предписание явиться в твою дивизию. Но где она сейчас? Где ты будешь ее искать?

Почему-то я для себя твердо решил, что полк воюет где-то в районе Кривого Рога. Исходя из этой внутренней уверенности, я примерно указал направление. Кульнев посмотрел на меня сочувственно.

— Э-э, — протянул он, — там сейчас такое делается…

Но тут же, махнув рукой, выписал нужные бумаги и на прощание коротко сказал:

— Ну ищи!

Вся эта встреча заняла совсем немного времени, и больше я никогда полковника Кульнева не встречал. Но в душе своей сохранил пожизненную благодарность к этому человеку, с которым меня случайно столкнула военная судьба в трудную минуту и который своим участием фактически определил всю мою дальнейшую фронтовую биографию. Отнесись он к моей просьбе формально — я совершенно не представляю, как бы в дальнейшем сложилась моя судьба. [48]

Из штаба округа я пошел на вокзал. На улицах кипела работа, по которой можно было судить о приближении фронта: у больших зданий и магазинов витрины закладывали мешками с песком, у окраин рыли щели и укрытия — город готовился к обороне.

На вокзале все смешалось в людском водовороте. Тут были военные из прибывших частей, были и такие, как я, которым после госпиталей предстояло отправляться на фронт, было много беженцев с детьми, с больными, с какими-то узлами, тюками, чемоданами и ящиками… Огромные очереди стояли за водой и продуктами. Горькие разговоры, напуганность. По разговорам выходило, что тяжелые бои идут где-то у Днепра. Пожилые люди обо всем судили спокойно и немногословно. До меня доносились обрывки разговоров: «Не то видели», «не одолеет Гитлер Россию», «придет время, и его, проклятого, погоним»…