Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Впрочем, впоследствии Родионов себя преодолел и воевал нормально. Но был у нас еще один летчик, действия [79] которого вызвали резкое осуждение всего летного состава полка.

Произошло это в период боевой работы полка на Барвенковском выступе. Встречи с фашистами в тот период были частыми. В напряженных боях взаимовыручка и четкое взаимодействие в группе решали все. И вдруг однажды ведущий группы возвратился на аэродром один.

Это было необычным и тревожным явлением. Группа, оставшаяся в воздухе без командира, могла попасть в очень тяжелое положение. В этом отношении потеря ведущего, даже в ожесточенном бою, — всегда бедствие. А тут ведущий возвращается один, когда вся группа в воздухе. Такое могло быть только в случае каких-то чрезвычайных, непредвиденных обстоятельств.

Летчик доложил о неполадках в работе двигателя. Досадно, но бывает! Работу двигателя тщательно проверяли инженеры — двигатель был абсолютно исправен. Группа вернулась с задания без потерь.

Поведение летчика насторожило нас. Но он воевал с начала войны, имел сбитые самолеты, и нам всем не хотелось верить, что он по слабости или, может быть, из трусости мог уклониться от боя. Мы думали, что были у него какие-то свои внутренние причины — бывает, что и опытный летчик находится на грани нервного срыва, теряет над собой контроль в бою, хотя по внешним признакам, особенно на земле, такое внутреннее состояние человека не всегда можно распознать. Да и нельзя было этого летчика заподозрить в трусости. Воевал он осмотрительно, даже осторожно, но ведь воевал и добивался успеха!

Шло время, вылеты продолжались, и вдруг однажды этот летчик снова возвращается, оставив группу. Объяснил что тем, что якобы шасси не убирается. Снова проверили самолет на земле и в воздухе. Машина была в полной исправности. Группа, оставшаяся без ведущего, вела трудный бой и потеряла отважного летчика Демидова. После этого случая летный состав объявил этому ведущему бойкот. С ним отказывались летать и вообще его в полку как бы не замечали. Он был отправлен из полка в вышестоящий штаб, где и должна была окончательно решиться его судьба. В нашем полку он больше не появлялся.

Такие случаи были единичными даже в самый тяжелый период войны. На войне, как нигде, человек становится виден. И потому реакция летчиков в таких случаях была единодушной. [80]

У нас в полку большое внимание всегда уделялось бытовым вопросам и многим другим сторонам жизни, которые, казалось, не имели прямого отношения к боевой работе, но тем не менее оказывали большое влияние на настроение летчиков. Партийное бюро, возглавляемое политруком Перушевым, вело разностороннюю индивидуальную работу с людьми, изучало настроения в различных условиях базирования полка и при выполнении ответственных заданий. Большое внимание уделялось и вопросам подготовки боевой техники. Члены бюро вместе с комиссаром полка Львовым и комиссарами эскадрилий успешно решали многие сложные вопросы. Ну и конечно, огромную роль играла пропаганда боевых дел полка.

Фронтовая газета «Красные соколы» своим вниманием наш полк не обходила. Газета рассказывала о самоотверженной работе техников, оружейников, связистов. Широко освещала боевую работу летчиков с подробным описанием отдельных эпизодов. В одном из номеров было напечатано стихотворение нашего техника И. Смирнова. В нем были такие строки:

Славный летчик Иванов,

Новгородцев Вася

Сбили пару «мистеров» —

Гитлеровских асов.

«Мистеры» — это «мессершмитты». В ту пору нам все было понятно в этих стихах — в них в зарифмованном виде отражалась наша ежедневная жизнь, и поэтому мы были довольны тем, что полк заимел собственного поэта…

8 марта 1942 года Александр Мартынов сбил в бою «мессершмитт», о чем сразу же появилась в «Красных соколах» заметка политрука Перушева.

После войны (чем больше времени проходит, тем чаще) мне приходилось слышать такую точку зрения: «Ну сбил летчик «мессершмитт», молодец. Но что тут, в конце концов, такого? Он ведь, простите, летчик-истребитель? Так он и должен сбивать «мессершмитты» — это его прямая профессиональная задача».

В подобном вроде бы вполне логичном рассуждении кроется логика другого времени. Иными словами, рассуждая сегодня таким образом, человек явно не учитывает особенностей начального периода войны. А особенности эти заключались в том, что войну мы начинали не только в невыгодных для нас условиях и не только с известными просчетами, которые усугубили и без того нелегкое положение наше в первый период войны, но и — чего никак нельзя [81] забывать! — с очень сильным и всесторонне подготовленным противником, который имел колоссальный опыт ведения масштабной современной войны, совершенную по тому времени боевую технику и хорошо обученный кадровый состав во всех звеньях.

И по сей день я убежден в том, что, если бы даже нападение фашистской Германии не оказалось бы для нас столь неожиданным, нам все равно в начальный период пришлось бы очень нелегко, так как мы имели дело с опытным и сильным врагом. Этого ни при каких условиях не надо забывать. Время дало нам возможность в достаточной мере объективно проанализировать все возможные соотношения, и подобный вывод не кажется мне ни поверхностным, ни скороспелым. Что же касается авиации, то помимо военно-исторических знаний я имею возможность анализировать свой собственный боевой опыт и опыт моих товарищей. Из этого опыта я знаю, что в первые полтора-два года войны в воздухе мы имели дело с опытными и хорошо подготовленными летчиками. Они были хорошо подготовлены не только в индивидуальном плане, но и — что очень важно! — владели тактикой современного группового боя. В период боев за Сталинград мне, например, не раз приходилось видеть, как немецкие летчики на «мессершмиттах» садились на проселочные дороги и взлетали с них. Для меня, летчика, одна такая деталь говорила о многом. Расстояние между колесами «мессершмитта» было небольшим, а это был скоростной истребитель. Следовательно, на разбеге и на пробеге он был не слишком устойчив. А что такое обычная проселочная дорога — знает каждый. Чтобы сесть на нее, а потом взлететь, надо быть хорошим летчиком. Они это делали на моих глазах. Не надо забывать, что «мессершмитт» по своим основным данным — скорость, вооружение, потолок — превосходил И-16 и И-153 (основные машины, на которых мы начали войну). Ты идешь на предельной высоте своего И-16, а он над тобой и, как мы тогда говорили, «пасет» тебя, выжидая момент, когда ты зазеваешься или допустить ошибку. При том долгом и весьма ощутимом неравенстве сил, с которым мы вели бои много месяцев, каждый сбитый фашистский самолет, конечно же, имел для нас большее значение, чем такой же самолет, сбитый, скажем, в сорок третьем или сорок четвертом году, когда наше преимущество стало неоспоримым и необратимым.