Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Летчику оставалось затаиться и ждать, доверившись неожиданному помощнику. Где-то слышалось тарахтенье мотоциклетных моторов: видимо, гитлеровцы искали летчика. К копнам ржи они не подъезжали.

Томительно тянулось время, и Фомичева начали одолевать сомнения. Ведь за укрытие советского летчика фашисты карали смертью…

Болели ноги, саднили места ожогов. Около полуночи Фомичев услышал: «Товажыщу! Товажыщу!» Летчик отозвался, и к копне подошли двое парней. Один был знакомый, другой оказался его приятелем. Они принесли гражданскую одежду, хлеб, немного мяса.

Фомичев поел, переоделся, а затем, соблюдая осторожность, ребята повели его к деревне. В темноте они незамеченными вышли к полуразрушенному сараю. Здесь их встретил мужчина, который на ломаном русском языке объяснил Фомичеву, что в деревне фашисты и с утра они наверняка будут искать летчика. Поэтому ему лучше спрятаться на огороде. Фомичев был в окружении друзей.

…В период боев в районе Сандомирского плацдарма мне неоднократно приходилось вылетать на боевые задания с летчиками полка, которым командовал майор Ковалев. Полк этот оперативно был подчинен нашей 6-й гвардейской дивизии и участвовал в боях наравне с летчиками других наших полков.

Однажды юго-восточнее города Кельце, к западу от Сандомирского плацдарма, мы провели воздушный бой, в котором кроме меня участвовали летчики Цыганков, Ватагин и Кудрявцев. Не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба, но это были отличные боевые летчики, дрались они умело и зло. Наша четверка встретила четырех Ме-109 восточнее Кельце. Ме-109 шли в растянутом правом пеленге выше нас и нас не видели. Атакой снизу сзади, под ракурсом одна четверть, мы зажгли один Ме-109. В начавшемся воздушном бою мне удалось сбить еще один Ме-109.

После войны польские друзья вручили мне грамоту как почетному гражданину города Кельне.

В конце августа на Сандомирском плацдарме по-прежнему шли бои, однако по их характеру было ясно, что скоро на этом участке фронта наши войска перейдут в наступление. Несмотря на активное противодействие противника, плацдарм [270] расширялся; и плацдарму подтягивались и накапливались танковые и механизированные соединения. В течение нескольких недель боев не только сбить нас с плацдарма, но даже потеснить противник не смог, и было ясно, что никаких дополнительных сил для борьбы с нашими войсками на этом участке фронта у фашистов нет.

В последних числах августа мы со дня на день ждала приказа о наступлении, и потому совершенно неожиданным для нас было известие о том, что нашу истребительную авиадивизию выводят из состава 2-й воздушной армии и перебрасывают на юг. Командующий 2-й воздушной армией генерал С. А. Красовский, казалось, совершенно не был обескуражен таким поворотом дела, хотя ни один командующий не любит, когда у него из подчинения изымают дивизию, да еще такую сильную, как наша 6-я гвардейская. Объяснялось это тем, что в распоряжении Степана Акимовича Красовского оставалось вполне достаточно сил даже с учетом предстоявшего наступления. Больше всего в те дни его заботило, чтобы переброска нашей дивизии прошла быстро, организованно, потому что это дело совсем не такое простое, как может показаться на первый взгляд. Беспокоило это и командующего 5-й воздушной армией генерала С. К. Горюнова, в распоряжение которого нас перебрасывали. Что же касается настроения личного состава дивизии, то мы восприняла этот приказ с большим энтузиазмом. В этом сказалась психология воюющего человека: боевой летчик всегда предпочтет воевать на том участке фронта, где идет наступление. На Сандомирском плацдарме оно хоть и ожидалось в ближайшее время, но все-таки пока только ожидалось. Между тем на юге войска 2-го Украинского фронта, в составе которого действовала 5-я воздушная армия, успешно проводили крупную наступательную Ясско-Кишиневскую операцию. Там открывались совершенно реальные очевидные перспективы дальнейшего продвижения в глубь Западной Европы через территорию Румынии к Венгрии и Югославии. Принять участие в такой наступательной операции было почетно, и мы восприняли приказ о переброске как знак особого доверия личному составу дивизии.

Времени было мало, а путь предстоял неблизкий. Мы с начальником штаба дивизии Д. А. Суяковым разделали обязанности: я отвечал за переброску летного состава, он — за переброску инженерно-технического состава, тыловых и прочих всевозможных многочисленных служб. Из всех полков я отобрал наиболее опытных летчиков — ведущих [271] групп. С ними мы детально проработали маршрут, который составил более полутысячи километров полета над незнакомыми нам районами. После этого я с ведущими пролетел по всему маршруту и ознакомился с состоянием промежуточных аэродромов. Результатом всех этих приготовлений была организованная переброска всех полков в сжатые сроки. Никаких отставших, заблудившихся, потерявшихся — не было. Вся дивизия вскоре оказалась на указанном нам аэродроме в небольшом румынском городе Фокшаны.

Командир 3-го гвардейского истребительного авиакорпуса генерал И. Д. Подгорный и его начальник штаба генерал Простосердов отметили высокую организованность перебазирования дивизии. Это было важно для нас — сразу же зарекомендовать себя в составе 5-й воздушной армии. Кроме нас в подчинении командира корпуса И. Д. Подгорного находились 13-я и 14-я гвардейские истребительные дивизия (командиры полковники Тараненко и Юдаков). Мы сразу же попали в атмосферу боевою товарищества, которая в 3-м гвардейском истребительном авиакорпусе исходила в первую очередь от командира корпуса и его начальника штаба. Это были очень опытные, грамотные и известные в наших ВВС командиры.

Мы быстро перезнакомились и сдружились с летчиками 13-й и 14-й гвардейских авиадивизий. Интересовались противником, его силой, его методами действий. Здесь, в Румынии, немецкая авиация была слаба и особой активности не проявляла. Некоторое время мы совершали разведвылеты к Дунаю в направлении болгарской границы, ходили и в сторону Констанцы, но потом с нас эту задачу сняли и основным для нас на долгое время стало северо-западное направление — направление на Венгрию.

После тех разрушений, которые мы видели на территории нашей страны, Фокшаны производили впечатление мирного тылового городка. Городок не пострадал, весь был окружен садами. Отсутствие каких бы то ни было серьезных следов войны, весьма слабое сопротивление противника в воздухе, не столь интенсивный (после Сандомира-то!) режим боевой жизни — все это могло невольно расслаблять. Но мы, командиры, понимали, что впереди — в районе румынско-венгерской границы и дальше — нас ждут сильнейшие бои, в потому строжайшим образом укрепляли в полках дисциплину.