Елена Юнгер - Друзей прекрасные черты

Наш герой, в свои четырнадцать лет, не успел еще как следует подрасти и выглядел значительно моложе своего и так не солидного возраста. Никто не обратил на него внимания. Но верный друг Жора, давний участник самодеятельности, упросил режиссера посмотреть мальчика.

Лев Константинович Колесов от природы обладал прекрасным слухом, отлично двигался. Свой знаменитый голос он получил по наследству — отец его пел приятным баритональным тенором, увлекался любительскими концертами и даже учился у итальянского профессора.

На режиссера Иоста худенький сероглазый мальчик произвел впечатление. Он с таким рвением безотказно выполнял самые сложные задания, пел, танцевал, изображал известных эстрадных конферансье. Иост решил дать ему главную роль — самого дирижера «Хора братьев Зайцевых». Неожиданное счастье ошеломило будущего дебютанта и вдохновило на новые подвиги. Он репетировал без устали, ничего невозможного для него не существовало. Верный друг Жора, пожелав своему подопечному ни пуха ни пера, уехал в Москву — ему стали узки рамки периферийной самодеятельности.

И наконец, премьера! Когда на фоне обширной семьи «Братьев Зайцевых», состоявшей из толстых молочниц, красноносых пьяниц, пузатых капиталистов в котелках, спекулянток и прочей шантрапы, на сцене появилась маленькая, тоненькая фигурка в узеньких клетчатых брючках, кургузом пиджачке, в канотье, с дирижерской палочкой в руках — в зале насторожились. Но маленький дирижер, как длинноногий комарик, так изящно порхал по сцене, так убедительно и серьезно наставлял своих певцов, что очень быстро вызвал горячую симпатию публики. А когда он весь вытянулся в струнку, поднялся на носки, взмахнул палочкой и «Хор братьев Зайцевых» грянул во всю мощь — благодарная публика ахнула от удовольствия. Успех был самый настоящий. Большая часть его выпала на долю маленького музыканта. Как пишут в романах — «наутро он проснулся знаменитым». Потом серия триумфальных выступлений, гастроли по окрестностям Краснодара… О нем заговорили: «Ему надо учиться! Такой способный! Непременно учиться! Надо ехать в Москву!»

И он решился. Полный надежды и веры, не задумываясь, ринулся в столицу. Совсем мальчишка. Гол как сокол. В огромном городе ни души знакомой. Поселился на полуразрушенной колокольне и отправился в ГИТИС сдавать приемные испытания. Провалился. Показался еще в одном театральном училище. Опять не приняли. И, наконец, в студии известного режиссера и педагога Петровского тоже получил отказ. Но тут хотя бы объяснили — несоответствие внешних и внутренних данных! С виду маленький и тощий, а голос и нутро тянет на героя. Оставалось одно — утопиться. Не мог же он, такой прославленный, отмеченный всеми, вернуться в краснодарский клуб «Путь к коммунизму», потому что его признали негодным для служения Мельпомене!

Одолеваемый мрачными думами, твердо решив проститься с земным существованием, спустился он по битым ступеням своей колокольни и отправился кривыми московскими переулками на набережную Москвы-реки. Глядя на черную плотную воду, на отражение в ней редких фонарей, прощался он мысленно с матерью и сестрой, горячо и нежно любимыми. Прощался со всем прекрасным, что могло бы встретиться на его злосчастном трагическом пути. Примеривался, как прыгать в воду — в башмаках или босиком и что сделать, чтобы пойти ко дну, ведь он очень хорошо умел плавать. Дружелюбное похлопывание по плечу прервало его грустные размышления. Обернувшись, увидел он своего старшего товарища, верного друга и покровителя Жору Осипова, толкнувшего его на эту тернистую дорогу. Уткнувшись в сыроватый ворс Жориного пальто, не стыдясь вдруг хлынувших слез, он благодарил судьбу, пославшую ему близкого человека в последние минуты его жизни.

Жора за это время стал уже настоящим москвичом, работал в театре «Синяя блуза». Правда, жилищные условия его заставляли желать лучшего — он жил в костюмерном складе «Синей Блузы». Помещался этот склад в подвальном этаже на Столешниковом переулке и время от времени заливался водой. Жору это ничуть не смущало. У него была квартира в центре Москвы! Он привел к себе неудачливого утопленника, напоил чаем, уложил спать, а наутро повел определять в «Синюю блузу».

Этот поход увенчался успехом. Очевидно, опыт «Братьев Зайцевых» дал свои результаты.

Театр «Синяя блуза» — живая газета — сыграл не последнюю роль в развитии советского театра. Он состоял из нескольких самостоятельных групп. Каждая из них представляла собой отдельный эстрадный коллектив из десяти — двенадцати человек. Все должны были петь, танцевать, читать стихи и прозу, играть скетчи. Программа строилась по газетному образцу — передовая, фельетон, новости, отдел юмора и сатиры и прочее. Спектакли игрались во всевозможных клубах, на заводах, на открытых летних площадках — по всей Москве и за ее пределами. Отмечалось их большое агитационно-политическое значение.

Итак, Лев Константинович Колесов стал артистом московского театра «Синяя блуза». Он там быстро преуспел. Занял видное положение. И вскоре стал руководителем одной из групп под названием «Производственной».

Через несколько лет там мы с ним и встретились. «Синяя блуза» приютила меня, когда я приехала в Москву после первого своего профессионального сезона в Свердловске. К этому времени этот талантливый, своеобразный театр начал чахнуть и угасать. Прошла мода на такие театры, бригады малых форм. Рождались и развивались новые, молодые творческие коллективы, вырастающие в серьезные театры иного масштаба. Одаренные люди, которыми «Синяя блуза» блистала в свое время, разбежались по солидным местам. Художественный уровень ее заметно снизился, подчас даже шокировал безвкусными проявлениями.

Шел спектакль на сцене театрального клуба, в подвальчике в Старопименовском переулке. Четыре девушки и столько же юношей, облаченные в не очень чистые, мятые шинели из желто-коричневой бумазеи и в буденовки из той же материи, гарцевали на воображаемых конях. Пели хором, приплясывали, размахивая картонными шашками. Работали с увлечением, с полным сознанием важности своего дела, совершенно не задумываясь, как это выглядит со стороны.

Спектакль кончился. В закулисное помещение, где мы гримировались, отворилась дверь — вошла Вера Петровна Марецкая. Я училась у нее в студии Завадского, очень доверяла ей в вопросах искусства и обожала как актрису. Она отозвала меня в сторону, расстроенная и встревоженная.

— Леночка, — сказала она, — если бы я встретила вас на Тверской торгующей своим телом, мне и то было бы легче, чем сейчас, после того, что я увидела.

Щедро загримированные девицы, скакавшие в неопрятных бумазейных шинелях, кощунственно изображая бойцов Красной Армии, произвели на нее оскорбительное впечатление. Естественно, слова Марецкой повергли меня в отчаяние. Рыдая, я поделилась своим горем со Львом Константиновичем.