Александра Элбакян - Автобиография

План у меня был такой: поработать какое-то время в лаборатории, чтобы профессор написал мне рекомендацию для поступления в университет. Рекомендация от профессора США имела бы для приемной комиссии больший вес, чем от преподавателя в Казахстане.

У лаборатории был девиз «агрессивно установить свое лидерство в нейронауках» А проект, над которым я стала работать вместе с PhD студенткой из Индии, был специальный чип, который вживлялся в мозг пациентов, больных эпилепсией (в лаборатории много студентов получали не чисто научные, а медицинские степени)

Концепция была следующая: когда у эпилептика начнется приступ, чип будет генерировать электрические сигналы-шумы и таким образом его погасит. Эпилептический приступ характерен тем, что одновременно, синхронно разряжаюстя большие группы нейронов. Задача чипа — не допустить этой синхронизации. А именно, за несколько минут до приступа в электрокортикограмме мозга можно зарегистрировать синхронные разряды небольших групп нейронов. Я писала код на Матлабе и C# чтобы такие разряды вовремя определять. Как всегда работала я сама по себе и ни с кем не обсуждала процесс.

Программа на Си шарпе, которая использовалась в лаборатории для записи сигналов с мозга и стимуляции, называлась NeuroRigher. Как я поняла, её написал PhD студент, который как раз к моему приезду защитился. Он приходил в лабораторию, и к нему все относились как к гению. Это была программа с открытым исходным кодом и я добавляла туда код для регистрации синхронной активации нейронов.

Для этого надо было анализировать много записей электрокортикограмм мозговой активности крыс. Это были специальные, генетически предрасположенные к эпилепсии крысы.

— Осторожно, они кусаются — предупредила меня аспирантка из Индии.

Эти крысы, в отличие от нормальных крыс без эпилепсии, были агрессивны. Аспирантка делала операции и подключала крысам оборудование для регистрации мозговой активности. Собранные таким образом данные она просила никому не давать, так как они были ценные.

— А что ты будешь писать в своем вступительном эссе? Что собираешься остаться в Америке после учебы или поехать домой?

— Разумеется, остаться и заниматься наукой. А что делать дома?

— Неправильно. Надо писать, что поедешь домой, тогда примут. В Штатах одним ученым больше или меньше, неважно, а вот на Родине это может что-то изменить.

Действительно, я читала, что в США в некоторых областях, особенно связанных с биологией, переизбыток ученых, которым после окончания аспирантуры и получения степени PhD трудно устроиться на работу.

Я поговорила с заведующим лабораторией о своей идее генетически модифицированных нейронов, которые могли бы прорастать в мозг и таким образом подключаться к нему. Он сам когда-то пробовал заниматься каким-то таким проращиванием нейронных связей, но это не работало, так как те нейроны, к которым требовалось подключиться, отталкивали незнакомый аксон.

Лаборатория в Джорджии была довольно интересной, но все же далекой от моей сферы интересов: нейробиологии сознания, а именно квалиа. Так что я начала переписку с лабораторией Жулио Тонони — единственной нейро-лабораторией, которая занималась этой темой. Она располагалась в штате Висконсин, куда получила приглашение на собеседование; мне даже оплатили билет и проживание в гостинице.

По сравнению с другими местами, где я побывала, эта лаборатория располагалась в какой-то глуши, среди лесов и полей. Рядом было большое озеро, а вокруг практически не было цивилизации. Где-то там недалеко располагалась психиатрическая клиника, да и сам Жулио был психиатром.

Он предложил оформить меня на работу программистом, чтобы я писала код для анализа данных электроэнцефалограмм. Примерно то же, что я делала в своей дипломной работе, но на более продвинутом уровне. Такое мне не понравилось.

— Программировать я могу и в России — ответила я.

Я не собиралась работать программистом, а хотела учиться на нейробиолога: изучать литературу по нейробиологии сознания, узнавать, какие теории и гипотезы существуют, и писать свою диссертацию. Здесь надо отметить специфику американских PhD программ (аспирантур) где, как правило необязательно поступать именно на ту специальность, по которой у вас диплом бакалавра, можно менять сферу, и программа длится в среднем 4 года, то есть столько же лет, сколько человек учился на бакалавра.

— А жить тогда на что? ответил Жулио — под этот проект уже выделили грантовые деньги, а под философию сознания трудно получить финансирование.

Их лаборатория уже добилась определенных успехов в исследовании ЭЭГ, а именно мозговой активности во время сна. Исследование даже опубликовал журнал Nature.

Если говорить о сновидениях, то можно гипотетически представить себе машину с функцией записи снов, которые потом может просматривать другой человек. Если такую машину возможно сделать, то это будет передача квалиа, то есть субъективного опыта (конечно, таким лаборатория Тонони не занималась, на данный момент изобретение подобной машины относится к области научной фантастики)

Жулио предлагал поработать несколько лет в лаборатории, а потом подавать на PhD, который можно сделать и за два года, если материал готов. Надо сказать: это действительно один из вариантов попасть в университет в США — сначала просто устроиться в лабораторию, закрепиться там, а потом с гарантией поступления подавать документы на программу.

Но у меня не было уверенности. К тому же в этом случае я бы оставалась в США на рабочей визе и полностью зависела от работодателя, а я привыкла к большей свободе. И заниматься программированием для темы, которая на тот момент была мне не очень интересна, не хотелось. Хотя атмосфера в лаборатории была приятной.

Но все время, пока я была в США, меня сопровождало фоном какое-то ощущение разочарования и невероятной подавленности.

Еще одна лаборатория, в которую я думала устроиться — лаборатория оптогенетики в MIT. Там был молодой профессор, которого я первый раз увидела на конференции по трансгуманизму в Гарварде. Он мне сразу чем-то понравился: поискав информацию, я обнаружила, что в его научные интересы входит разработка новых технологий для улучшения когнитивных способностей человека. Сам он занимался оптогенетикой — новой областью исследлваний. Идея оптогенетики в том, что нейроны при помощи генной инженерии делаются восприимчивыми к воздействию света. Такой генетически модифицированный нейрон можно контролировать при помощи света, включая и выключая его, и таким способом воздействовать на мозг. То есть это инвазивный световой нейроинтерфейс.