Алла Демидова - «Всему на этом свете бывает конец…»

Чем точнее и реальнее этот образ был увиден в воображении (первый период), чем совершеннее твоя «аппаратура» (второй период) – тем точнее этот образ будет воспринят зрителями (третий период). В понятие «игра» входит и восприимчивость зрителя, это мостик, невидимая нить, связывающая актера со зрительным залом.

26 июня, четверг . Репетиция «Сада» с остановками. Потом прогнали два акта. На репетиции сидел Элем Климов – ему это все скучно. Он, видимо, как и Любимов, не признает такого Чехова.

Опять интересные замечания Эфроса.

Многие не берут его рисунок, хотят делать по-своему. Эфрос показывал, например, возмущенную Аню: «Мама живет на пятом этаже… Накурено!.. Какие-то французы!» Она это Варе кричит, как будто Варя во всем виновата. Чуб в этом куске играет Аню медленно, со слезами, но эфросовского нерва нет. Но, может быть, Эфрос и прав – выше своих способностей актер не прыгнет. А некоторые актеры такие упрямые и самоуверенные!

Лопахин. «Я весной посеял маку тысячу десятин и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что была за картина!»

Лопахин тоже не чужд прекрасного. Раневская любит вишневый сад, а у него – маковое поле. Но! Он за него получил доход. А Красоту продать нельзя. То есть можно, но это уже другое отношение к красоте. Красота у него – изначальная выгода. У Лопахина не было счастливого безмятежного детства, как у Раневской. Он труженик.

У Чехова тоже не было счастливого детства. Он всю жизнь зарабатывал, чтобы содержать не только себя, но и всю свою многочисленную семью. Он, как и Лопахин, тоже знал, что сколько стоит.

Почему Лопахин не мог выкупить Вишневый Сад и подарить его Раневской, ведь на торгах он заплатил в 5 раз больше, чем Сад стоил до торгов? А почему сестры в «Трех сестрах», если уж так рвутся в Москву, не купили билеты и хотя бы не навестили Москву?

Потому что не об этом пьеса. И «Сад» и «Москва» – символы. Москва в «Трех сестрах» – символ, куда рвутся люди, но куда никогда не попадут.

Недостижимая цель.

Кстати, у Лопахина тоже есть эта «недостижимая цель» – Раневская. Она поразила его, когда ему было 15 лет. «Такая молоденькая, худенькая», – вспоминает он. А Высоцкий на этих словах еще и жестом одной руки делал этот зигзагообразный росчерк при слове «худенькая». Ради нее он разбогател, чтобы быть вровень, но у него хоть и «тонкая душа и пальцы, как у артиста», но душа не беспечная.

Чехов писал Книппер в 1903 году: «Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова…» И ей уже через два дня: «Лопахина надо играть не крикуну, не надо, чтобы это непременно был купец. Это мягкий человек». А Станиславскому в тот же день, 30 октября: «Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов…»

Почему Лопахин сомневается – узнает ли его Раневская. Ведь прошло всего 5 лет с тех пор, как она уехала. Но за эти 5 лет он разбогател, заматерел. «В белой жилетке, желтых башмаках».

Петя Трофимов про него: «Вы богатый человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен», – заканчивает он шуткой, переходя с «вы» на «ты», и все смеются.

А Гаев про Лопахина роняет реплику походя: «Хам!»

Он, а не она, стал другим. А она? Изменилась, живя во Франции? Думаю, нет. Эта жизнь для нее привычна.

Но если предположить, что «любовник из Парижа» – это кто-нибудь из талантливых художников начала века, то, конечно, она изменилась. Аромат парижских кафе. У нее другие реакции, чем у обитателей «Вишневого сада». Они на нее смотрят, как на диковинного зверя, а иногда даже как на сумасшедшую.

У Чехова Лопахин пародирует шекспировского Гамлета. С самого начала у него в руках книжка, – может быть, Шекспир – правда, он заснул, читая ее. Варю посылает в монастырь, назвав ее «Охмелией». И попытки его рассуждений о жизни во 2-м акте тоже напоминают Гамлета.

Правда, потом, когда Высоцкий играл Лопахина, уже давно играя Гамлета, я у него не встречала этой сопричастности. Думаю, что это ему просто не приходило в голову. Только две роли у него оставались без дублеров – это как раз Гамлет и Лопахин. И он к этим ролям относился как-то очень особенно, личностно. Ревностно.

Кто-то из критиков потом заметил, что «Вишневый сад» начинается с того, что не разбудили будущего хозяина сада – забыли разбудить. И заканчивается пьеса тем же – забыли Фирса, многолетнего слугу имения. «Вишневый сад» закольцован гамлетовскими словами: «умереть, уснуть и видеть сны». Забыли разбудить, забыли отправить в больницу – правда, слуги – в первом варианте Дуняша, а в финале – Яша. Но забывчивость – свойство безразличия. Это как патина – она накрывает всех персонажей.

У Лопахина, конечно, есть то, что называют комплексом неполноценности. Он все время относится к себе критически. «Пишу я так, что от людей совестно, как свинья». С одной стороны, он родом из простых (отец торговал в лавке), но уже чуть ли не барин. Но он только подражает господам. «Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком», – говорит он про себя.

Слуги, как правило, подражают господам. Дуняша и Яша – это пародия на господ. Лопахин тоже подражает, но он это осознает и от этого сам себе отвратителен: «…а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд…»

Эти желтые башмаки хорошо использовал актер, играющий Лопахина в спектакле Питера Штайна, во 2-м акте «Вишневого сада». Когда они втроем возвращаются из города после обеда и Лопахин опять за свое, напоминая им о торгах, но его опять никто не слушает, тогда он снимает с себя башмак и, как Хрущев в свое время, чтобы заставить себя слушать, стучал на заседании ООН башмаком по трибуне – так и Лопахин у Штайна стучит башмаком, этим жестом хочет привлечь к себе внимание, но его опять никто не слушает.

Лопахин – деловой человек, для него время – деньги. Первая его реплика: «…Который час?» Он напоминает Гаеву и Раневской, которые занимаются воспоминаниями, что «время идет». В первом же акте он озвучивает дату продажи вишневого сада – «На двадцать второе августа назначены торги». Он все время прерывает начавшийся разговор, потому что думает о другом. Это, кстати, хорошо получалось у Высоцкого – некоторая отстраненность от происходящего. Конечно, все понимают, что «время идет», только одни от этого загораживаются, а Лопахин чувствует бег времени кожей. Когда Высоцкий начинал резко, быстро 1-й акт, эта мысль о беге времени была ясна, но когда он играл «в полноги», ритм падал, и все остальное казалось надуманным.