Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Всё время со дня его смерти, а особенно в последнее десятилетие, творчество Джими Хендрикса было заложником жадности и эгоизма чужих людей, у которых фактически не было не только ничего общего с ним, его креативным видением мира и его бесконечной радости созидания, но и ни чувства смирения или человечности.

У Джими Хендрикса не было чековой книжки. Он не был миллионером. Не было собственного дома. Он жил своим талантом и своим ежечасным тяжёлым трудом.

Летом 1969 года он вёл со мной долгие серьёзные беседы о непрерывных препятствиях из юридических документов, выстраиваемых перед ним на всём его трёхлетнем пути успеха, при этом сам Джими казался мне невозмутимым, и на мой немой вопрос он ответил мне тогда:

— Я хорошо вижу этот день, когда всё материальное слетит с меня и мой дух возвысится.

Вдумчивые гитаристы всегда интересуются медными духовыми.

Это я узнала от Джими, чьи уши были всегда открыты для звуков, будь то божественные или золотые, неожиданные или ранее неизвестные.

Все годы со дня его смерти, я слышала, как часто его сравнивали с Джоном Колтрейном, виртуозом тенор–саксофона, и с божественным альт–саксофонистом Чарли "Птицей" Паркером — ещё одним волнующим душу импровизатором. Но для меня Хендрикс был сродни выросшему в нищете чёрному молодому человеку из Нового Орлеана, который своей игрой на трубе добился всемирного уважения и любви — Луи Армстронгу. Много лет спустя, как родилась его Hello Dolly, Армстронг на вершине своей славы совершил прорыв, раздвинувший границы джаза и американской лёгкой музыки.

Помимо их жёсткого детства Хендрикс с Армстронгом имели много общего — свои больше–чем–человеческие жизни, личности, свой, особенный, подобный электрическому разряду лексикон и безудержную любовь к формулированию своих мыслей, быстрый, искристый ум и феноменальную памятью и одновременно врождённую скромность.

— Луи Армстронг говорил, что родился с талантом внутри себя, — сказал мне однажды Джими. — Чтобы поднять руку нужно сделать усилие. Заниматься, заниматься и ещё раз заниматься. Но когда ты родился с этим, тебе необходимо заниматься вдвойне. Думаю, и тебе это пригодиться тоже.

В тот небольшой период раннего детства Хендрикса всё могло повернуться по–другому. В те слишком короткие месяцы, проведённые им в Беркли, казалось, Судьба протянула к нему свои ласковые руки, благословляя его на то, в чём он особенно тогда нуждался — забота, воспитание, стабильность, но затем, без всякого предупреждения, грубо был отнят этот подарок Судьбы. Сильно раскрутившись, колесо Судьбы забросило в Беркли двух–с–половиной–летнего ребёнка из Сиэтла, одного, за восемь тысяч миль от родного дома. Не представить, что стало бы с ним, останься он в этой "уединённой семье", которая приютила его. Маленький "Джонни" навсегда запомнит, что они хотели бы оставить его у себя, но он так и не узнает никогда, что эта семья хотела усыновить его.

Только что возвратившийся из армии Эл Хендрикс подумывал им оставить сына, которого видел впервые, но в последний момент переменив решение, увёз его в Сиэтл. Этим милым людям не разрешили усыновить его мальчика.

— Никто никогда и представить не сможет, что я чувствовал, уезжая с этим чужим мне парнем, — вспоминал Джими Хендрикс двадцать три года спустя. — Я плакал и плакал и никак не мог остановиться. Думаю, мне никогда не было так плохо.

— Джими Хендрикс рождён быть Джими Хендриксом, — сказал мне его друг Тони Палмер, ныне известный во всём мире кинорежиссёр документальных музыкальных фильмов и крупный специалист о жизни небожителей от музыки всех столетий. — Великих музыкантов не делают, они рождаются великими. Джими было предначертано стать музыкантом.

Джек Джозеф Пюиж, лос–анжелесский пластиночный продюсер выразил эту мысль такими словами:

— У многих теперешних музыкантов нет того, чем обладал Джими — ощущения. Ощущение нельзя передать по наследству. Ощущение приходит из глубины души — этого Божественного дара, который делает личность единственной в своём роде. Думаю, Хендрикс несёт ответственность за популярность рок–гитары и её возвышение, которое, если честно, всё ещё не может в полной мере затронуть сердца слушателей.

Самое удивительное в Джонни/Джимми, что он смог переступить через своё стеснение и построить нечто редкое и совершенно неповторимое, благодаря своему глубинному чувствованию и фактически беспримерному ощущению звуков. Его устремлённость и абсолютная концентрация и, сверх всего, его воображение не дали ему свернуть с пути.

Летом 1967 квартиру на Эджвэар–Роуд, которую Джими делил с Час Чандлером, посетил один репортёр газеты Нью–Мюзикал–Экспресс, Кит Алтхэм. В комнате, где спал Хендрикс, к абажуру были подвешены две небольшие позолоченные фигурки херувимов, совсем недавно купленные Джими в антикварной лавке. У одной из фигурок было сломана рука.

— Вот те на! — со смешком воскликнул Алтхэм, обращаясь к Джими. — Рука сломана, а ведь парит над нами!

В моём гараже до сих пор стоит коробка Хендрикса с его газетными вырезками и только сейчас, перебирая их, я поняла связь той фигурки с Джими: несмотря на то, что душевные раны, нанесённые ему в детстве, так никогда и не зарубцевались, он парил над нами.

Его истинное наследие не может быть оценено ни многочисленными записями или выпущенными пластинками, ни миллионами долларов, ассоциирующимися сейчас с его именем. Для Хендрикса осью, вокруг которой вращалась Вселенная, была музыка, и он купался в мировом эфире знания, силы и радости, обладая даром, которым он щедро с нами делился. Даром жизни.

Несомненно, не только у нас, в Америке, но и во всём мире много поклонников Хендрикса, живущих в такой же нищете, какую познал Джими. Другие его обожатели обладают богатствами, но недостаток таланта не купить ни за какие деньги. Среди его поклонников много музыкантов, испытавших на себе его чары, и одним из таких — Пит Таунзенд, верный друг его ещё с тех далёких лондонских дней. Сентябрьский номер Роллинг–Стоун за 2003 год был посвящён ста лучшим гитаристам всех времён и Джими возглавлял их список. Статья о нём написана Таунзендом. В ней есть такие слова: "Мне жаль людей, кто судит о Джими Хендриксе лишь по его пластинкам и фильмам, потому что в жизни он был неповторим. Он великий алхимик, великий волшебник, на сцене он материализовывал ощущение, сам становясь невероятно прекрасным. Люди думают, что такое случается только под действием LSD, несчастные души! Он мог отрезвлять их, даже если те находились в далёком кислотном путешествии. Он был сильнее LSD."