Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Спустя некоторое время как я прилетела в Лондон, мне звонят из офиса Камней — не могла ли бы я приехать на Мэддок–Стрит встретиться с Миком Джаггером? Я мало была знакома с Камнями, мельком виделись в Лос–Анжелесе и только. Лес Перрин попросил меня быть повнимательнее к его клиентам и помочь им, если понадобиться, так как он очень ими дорожит. Лес знал, как сильно нравилась мне их музыка.

В атмосфере контролируемого хаоса — кто–то кого–то постоянно ищет, проверка сценических костюмов, непрерывные телефонные звонки, звуки рок–музыки в динамиках — среди всего этого Мик, как всегда, искрящийся и кажущийся беззаботным. Как неожиданную подачу в баскетболе он вдруг предлагает мне присоединиться к Камням в их ближайших европейских гастролях. Лес Перрин неважно себя чувствовал и не мог поехать с ними, а Мику необходима была "аварийная пресс–связь" на гастролях. В те дни Джаггер был не только солистом и соавтором песен, но также и менеджером, и гастрольным продюсером, прекрасно справляющимся с такой ответственностью. И вот я сижу, утонув в большом кожаном кресле, в офисе моей любимой группы и слушаю, как из Джаггера льётся обаяние и… чувствую, что таю. Идея видеть репетиции группы и быть свидетелем серии их жарких гастрольных концертов в Дании, Швеции, Финляндии и Германии казалась волшебной сказкой. Я колебалась. Эта возможность не оставит мне времени на отпуск, в котором я отчаянно нуждалась. Но Джаггер продолжал, ещё более завораживая меня:

— Мы вылетаем из Хитроу через два дня, — говорил он. — Шарон, я нуждаюсь в тебе. Мы нуждаемся в тебе. Пожалуйста, лети с нами.

— Мне бы очень хотелось полететь с вами, но…

— В конце нашего пути будет Париж, и, не поверишь, как замечательно побывать там, — добавил он, ещё сильнее соблазняя меня.

— Но, — возразила я. — Мне обязательно надо вернуться 21 сентября.

Всё это меня убивало:

— Дай мне пару часов подумать, и я позвоню тебе.

Но сперва я решила пройтись по магазинам — дело, которое считаю самым важным во время отпуска, особенно если ты в Лондоне — забежать в Фаули и Таффин, Либерти и Мэри Квон. Вернувшись, я сразу позвонила Хендриксу в Лондондерри, где только что он расправился с последним интервью.

— Я говорил и говорил, и говорил, и они сделали миллионы снимков, — сказал Джими. — Ты была совершенно права — они все, все ещё любят меня! Я так рад этому. Конечно, я чертовски устал и всё думаю о предстоящем выступлении. Нет времени даже репетнуть. Всё спрашивали меня об Электрической леди. На самом деле, коварный вопрос. Но я честно отвечал, что это не моя студия, а Майка, и что у меня никогда бы не хватило денег построить такую самому, и что я только плачу ему, чтобы ею пользоваться.

Он углубился в рассказ о том, какой он оказывается известный, и как оказывается, все здесь хотят его видеть, и как много репортёров пришло брать у него интервью, и как у него мало времени. Наконец, он перевёл дыхание и произнёс:

— Ты здесь! Я только сейчас сообразил, что ты звонишь из Лондона!

— Да, и меня всю трясёт от одной мысли, что я в Лондоне.

Теперь меня понесло:

— Джими, я решила последовать твоему совету и не ехать на остров Уайт. Весь этот грохот, да к тому же не хочу быть затёртой дикой толпой. Как бы там ни было… э… возможно ты уже знаешь, Перрин неважно себя чувствует и я вместо него, наверное, поеду вместе с Камнями на их гастроли, это займёт, как говорят, всего несколько дней.

При этих словах он напрягся:

— Тебе не следует ехать, — сказал он.

— Но, я никогда не была в Скандинавии, это хорошая возможность для меня.

— А-а, — голос его звучал ровно. — Будь осторожна.

Ему это явно не понравилось, но мне было всё равно.

Я сама составила букет, подбирая каждый цветок, я знала, что он это оценит, прикрепила карточку с пожеланиями хорошо выступить и попросила портье доставить букет ему в гостиницу. Через два дня я вместе с Камнями и их горами оборудования прибыла в Хитроу. Гору венчала большая коробка с игрушками, на которой было написано "Марлон". Белокурый сын Кита Ричарда и Аниты Палленберг был самым любимым членом весёлой гастрольной вечеринки Камней.

На острове Уайт все только и говорили, что о Хендриксе, беспрецедентное количество поклонников, почти полмиллиона, со всех уголков Британского Королевства и Европы собрались в ожидании "нашего человека". Джими был определённо, как он сам говорил "под прицелом", чтобы дать незабываемое представление.

Жан–Пьер Лелуа, фотограф и друг Джими, был там уже весь уикенд:

— Джими показался мне каким–то ослабевшим. Похудел, осунулся, штаны еле держатся. Громкоговорители хрипят. Я никогда не видел его таким несчастным. Он не был тем волевым парнем, каким я знал его прежде. Такое впечатление, что он где–то отсутствует.

Как Джими пожаловался мне, у них перед выступлением на фестивале не было даже времени порепетировать. Выступление они открыли гимном Боже храни Королеву, и несмотря на отвратительный звук и другие технические проблемы, развернули все паруса и иногда жидковато, но иногда с блеском пронеслись через Spanish Castle Magic, All Along the Watchtower, Foxy Lady, Purple Haze, Red House и даже вспомнили такое старьё из старых добрых времён, как Сержанта Пеппера Битлов. В один из моментов, когда накрылся его усилитель, Джими отошёл в сторону, а Мич углубился в длинное соло на барабанах, поддерживаемый гитарой Билли. Трио буквально из кожи вон лезло, стараясь сыграться и доделать начатое. Но, несмотря ни на что, толпа, как могла, поддерживала Джими, они любили его, так же как они любят его до сих пор.

Прошла уже почти неделя на колёсах, развозя музыку Камней, неделя мелких ревностей и мини драм — обычных на гастролях вещах, как меня вырвал из тишины сна в шведской гостинице Фореста наш импресарио Скандинавских гастролей звонком среди ночи.

— Твой друг Хендрикс сорвал мой концерт в Архусе, — его голос гневно отзывался эхом в трубке. — Он чуть не упал, когда выходил на сцену. Он даже не сыграл и трети. Был полностью неспособен играть! Мне нужны мои деньги обратно. Я останусь без последней рубашки, если он провалит концерт в Копенгагене. Его карьере конец!

Неспособный? О, мой Бог… это слово испугало меня. Наутро я, совершенно спокойно, с серьёзным видом и с великим смущением, ввела Мика Джаггера в курс дела. Мне было страшно неудобно и казалось мне предательством с моей стороны говорить об этом ему, так что я была немногословна и взвешивала каждое слово, говоря Джаггеру о финансовых проблемах Хендрикса, хотя я знала, что никто не мог понять их так хорошо, как он. Мик мгновенно облегчил ситуацию: