Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Леону по новому завещанию отходит только одна золотая пластинка, выбранная самой Жени.

В опровержении обвинения, выдвинутого Леоном, "семейная компания" заявила: "Это станет последней попыткой Леона, извлечь личную выгоду из наследия и славы Джими". Руководители "семейной компании" Жени Хендрикс и двоюродный брат Леона, Боб Хендрикс, так прокомментировали это обвинение: "Защита отражает печальную историю человека, который много раз в своей жизни выбирал ложный путь, она заведомо обречена на провал, являющийся следствием этих ложных путей, и продолжает ложно обвинять поступки других".

После того как Эл Хендрикс вместе с Жени стали скручивать в тугой рулончик доллары от продажи лицензии на издание музыкального материала Джими Хендрикса компании МСА — дело, которое обещало обернуться миллионными прибылями — Эл проявил великодушие по отношению к "своей семье" [читай, к "своей новой японской семье"], полностью проигнорировав членов семьи со стороны матери Джими, и в первую очередь — Долорес Джетер–Холл–Хамм, сестру Люсиль, которая всегда была внимательным другом молодой семье Эла, и тогда когда он был в армии, и после его возвращения, когда ему негде было даже остановиться. А когда у него не было работы, именно к Долорес он обращался за помощью. Она всегда его кормила, и много раз она присматривала за его двумя сыновьями, когда это было необходимо. [Именно она дала те пять долларов, чтобы купить первую в жизни гитару для Джими у хозяйки, у которой Эл снимал комнату — а не у "его шурина", который, по словам Эла, сказанным в интервью ещё в 1973 году, "запросил за неё пять долларов".] Дети Джетер, двоюродные братья и сёстры Джими, и другие родственники могли бы поправить своё существование, если бы им, как они надеялись, предоставили работу в "семейной компании". Но, ни малейшей благодарности не последовало, не было протянуто в сторону них руки помощи.

Каждый раз как Эл выказывал пренебрежение родственникам матери Джими, он тем самым унижал Джими.

В итоге, ни на устроенной в наше время в здании музея музыки в Сиэтле ЭМП экспозиции, посвящённой Джими, с многочисленными фотографиями и артефактами, отобранными Жени, семья Джетер совершенно не представлена, ни в завещании, составленным Элом, никто из членов семьи со стороны матери Джими не упомянут.

Жени продолжает распространять слухи [уходящие корнями в семью покойного брата Эла и поддерживаемые Бобом Хендриксом, его сыном], что Эл не является "биологическим" отцом Леону. Она поливает грязью непростую жизнь покойной Люсиль Джетер–Хендрикс. Какой бы ни была правда, Эл всегда говорил о Леоне как о своём собственном сыне [и более того, запрещал Леону задавать ему такие вопросы, когда в детстве Боб дразнил Леона тем, что их мама "прижила его на стороне"] и, конечно же, Леон был включён в его первоначальное завещание.

Опасения Джими подтвердились и Леон не смог достойно прожить в тени славы брата. Не прошло и нескольких лет после смерти Джими, как Леон стал наркоманом. Его жизнь прошла через серию взлётов и падений. С одной стороны, казалось, Леон пошёл по стопам отца, работая на случайных работах. Один из товарищей Леона по пиццерии рассказал мне, что среди них бытовала шутка:

"Где найти брата Джими Хендрикса? Позвони ему, и он тут же появится."

Леон женился, и жена родила ему шестерых детей, но семейное счастье омрачено было наркотиками, которые довели его до тюрьмы. В 1990 году Леон переломился, прошёл реабилитацию и стал учиться музыке и брать уроки игры на гитаре, но он был реалистом и не собирался идти по стопам Джими.

— Мне нравится музыка, и я практикуюсь каждый день, я хочу писать песни, — поделился Леон со мной своими мыслями. — Я чист и трезв вот уже целых шесть лет. Во мне всегда было сильно творческое начало, с самого раннего детства, но не всегда оно приводило меня к хорошему результату. Но теперь, клянусь, я собрался! Надеюсь, ты послушаешь мои записи и будь со мной откровенна, я знаю, что они хороши, может быть, не настолько хороши, чтобы стать пропулярными, но достаточно хороши, чтобы мне не было стыдно показать их тебе.

Многие музыкальные и другие проекты Леона финансирует Грег Диффенбах, который работает с ним с девяностых и является не только его менеджером, но близким другом–советчиком. Диффенбах — обаятельный, дружелюбный человек, после развода оставшийся с восьмилетней дочерью на руках, которую он обожает и всячески балует. Он как–то сказал мне несколько лет назад, что у него тоже как и у Леона были проблемы с "некоторыми порошками", но он много работал, чтобы вернуть свою жизнь в порядок и, в конечном счёте, смог превратить свои интересы в многомиллионный проект SeattleOnline.com., так как уверен, что это поможет развитию его родного штата Вашингтон. У Диффенбаха несколько больших зданий и его друзья про него говорят, что он никогда не откажет, когда возникают у кого–нибудь какие–нибудь проблемы, даже если они связаны с такими интимными и дорогостоящими операциями, как зубы.

После смерти Джими я виделась с Билли Коксом всего пару раз, однажды мы встретились в Голливуде в Whisky A Go–Go, когда он играл там вместе с кантри–группой Чарльза Дэниельса. В другой раз, мне удалось с ним поговорить в январе 2003 года в Нашвилле, где он жил уже много лет.

— Я отошёл от всякой мысли участвовать в музыкальном бизнесе, — сказал он мне, — гастрольная жизнь не по мне. Мне она никогда не была по душе. После смерти Джими я даже не знал, куда себя деть.

В семидесятых Билли пошёл учиться в колледж:

— Мне нужно было как–то строить свою жизнь. И я вернулся в музыку.

Я сказала Билли, что никогда не забуду, с каким выражением на лице Джими рассказывал мне об их знакомстве в 1962 году в Форт–Кэмпбелле. Джими всегда вспоминал первые слова, которые произнёс Билли, обращаясь к нему: "Ты очень талантлив, парень".

Я напомнила Билли, что он однажды произнёс одну фразу и сказал её с таким видом, что не допустит, чтобы кто–нибудь усомнился в его словах: "Бог послал Джими к нам, как некоего специального посланника".

И я снова спросила Билли:

— Ты до сих пор веришь, что так это и было?

Билли замолчал, и я поняла, насколько больно ему говорить о Джими, мыслями возвращаться назад и выдёргивать из прошлого воспоминания, которые, может быть, он хотел глубоко похоронить в себе, чтобы обрести свой собственный покой, в своей душе.

— Да, я до сих пор так думаю, — произнёс Билли.

Мы вкратце обменялись переживаниями о той боли, которую приносит нам возня "некоторых людей вокруг Джими".

И в заключение Билли сказал:

— Джими был уверен, а, может быть, ему кто–то сказал в детстве, что чем ты лучше, тем лучше к тебе будут относиться люди. И он играл всё лучше и лучше. Как он был наивен!