Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл [Битва за свободу] [litres]

Мы будем сражаться на пляжах, мы будем сражаться в местах высадки, мы будем сражаться в полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах; мы никогда не сдадимся, и если, во что я ни минуты не верю, этот остров или значительная его часть окажется захвачен и будет голодать, тогда наша империя за морями, вооруженная и руководимая британским флотом, продолжит борьбу, пока, в назначенный Богом момент, новый мир во всей своей мощи и силе не выступит на спасение и освобождение старого.

На первый взгляд это был странный способ успокаивать напуганную общественность. Как заметил Стивен Банги, фразы о местах будущих сражений следуют вероятной последовательности отступления с упорными боями: от побережий и аэродромов в города и поля, затем в дальние возвышенные области страны [441] Bungay, The Most Dangerous Enemy, 22. . Черчилль также затронул не упоминаемую прежде возможность победы Германии и голода в Британии. Он говорил о немыслимом перед всей нацией.

Однако эта суровая речь не устрашила британский народ – наоборот, объединила его. Гарольд Николсон, поклонник Черчилля и ветеран парламента, написал жене: «Сегодня Уинстон произнес самую великолепную речь, какую я слышал. Парламентарии были глубоко тронуты» [442] Nicolson, The War Years , 93. .

В военное время люди поверят в худшее, если не сказать им правду или что-то, близкое к правде, возможно, дополнив ее картиной будущего пути. Услышав правду, люди приободрились. Жительница Лондона Джоан Симан вспоминала: «Я помню, что очень испугалась, когда Франция пала, потому что подумала: мы следующие. По-настоящему испугалась. Пока не услышала речь Черчилля по радио о сражениях на пляжах. Я вдруг совершенно перестала бояться. Просто удивительно» [443] Levine, Forgotten Voices of the Blitz , 43–44. .

Летом 1940 г. голос Черчилля стал «нашей надеждой», вспоминал физик и писатель Чарльз Перси Сноу: «Это был голос воплощенной воли и силы. Он говорил то, что мы хотели слышать (“мы никогда не сдадимся”) и во что хотели верить, иногда вопреки реализму и здравому смыслу» [444] C. P. Snow, ”Winston Churchill,“ in Variety of Men (London: Macmillan, 1967), 111. .

Сравните мощь речи Черчилля 4 июня с произнесенными примерно в то же время словами менее значительного человека Даффа Купера, на тот момент министра информации в правительстве Черчилля. «Нашу армию придется отвести с позиций, которые она сейчас занимает, но это будет не разбитая армия, – сказал Купер, умудряясь сочетать банальность с недостоверностью. – Это будет армия, дух которой все еще высок и уверенность не поколеблена, каждый офицер и солдат которой горит желанием встретиться с врагом в бою… С ростом опасности растет и наша бесстрашная готовность встретиться с ней» [445] Gelb, Dunkirk , 213. . В этих словах нет ничего вдохновляющего. Если за клише о бойцах, которым не терпится вернуться в бой, вообще что-нибудь стоит, то разве что ощущение тихой паники. Политик, не предлагающий ничего, кроме пустой и лживой риторики, скрыто признает, что ситуация очень близка к поражению.

В действительности, для паники имелась веская причина. После Дюнкерка британская армия была в ужасном состоянии. «Британия была не только изгнана из Европы, но и частично разоружена», – подытожил военный историк Катал Нолан [446] Cathal Nolan, The Allure of Battle: A History of How Wars Have Been Won and Lost (New York: Oxford University Press, 2017), 445. . В дюнах бельгийского побережья остались 700 британских танков, 800 единиц тяжелой артиллерии, 11 000 пулеметов и около 64 000 транспортных средств, ставших трофеями вермахта [447] Harold Macmillan, The Blast of War, 1939–1945 (New York: Harper & Row, 1968), 81. См. также: Gelb, Dunkirk , 311. . Количество оружия и техники, которыми располагала британская армия по возвращении домой тем летом, потрясает даже сейчас. Британские сухопутные войска на британской земле располагали всего 200 современными танками [448] Churchill, The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour , 256. , примерно столько же, сколько сегодня состоит на вооружении одной бронетанковой дивизии армии США. А тогда в небольшой 1-й Лондонской дивизии имелось только 23 артиллерийских орудия и ни одного бронеавтомобиля и пулемета [449] Len Deighton, Battle of Britain (New York: Coward, McCann & Geoghegan, 1980), 84. . Энтони Иден, отвечавший за армию в качестве военного министра, признался журналисту, что был период, когда Англия могла бы отправить в бой только одну обученную и экипированную бригаду, то есть несколько тысяч человек [450] Сказано Крозьеру и процитировано в: Crozier, Off the Record , 184. . Тем не менее оружия было столько, что в том июне британские ополченцы на блокпостах, выставленных против армии агрессора, 16 раз убивали гражданских [451] Daniel Todman, Britain’s War: Into Battle, 1937–1941 (Oxford: Oxford University Press, 2016), 379. .

Пока Британия замерла в ожидании вторжения, майор Уильям Уотсон из Даремского легкого пехотного полка сообщал, что некоторые из его бойцов до сих пор одеты в форму, в которой эвакуировались из Дюнкерка [452] Levine, Forgotten Voices of the Blitz , 57–58. . Другой военнослужащий, Дуглас Годдард, был отправлен патрулировать юго-восточное побережье с несколькими стрелками, получив всего по пять патронов на каждого. Королевские ВВС всего за 10 дней в мае 1940 г. потеряли 250 современных истребителей и встретили июнь, имея лишь около 500 боевых машин [453] Gelb, Dunkirk , 301. .

В это время Черчилль был повсюду. Он постоянно ездил во Францию, пытаясь подбодрить французских лидеров, дезорганизованных из-за стремительного продвижения немецких войск по их территории. Он разговаривал с кем-то во французском МИДе, а в министерских кабинетах тянуло дымом с заднего двора, куда рабочие тачками свозили и сжигали архивные документы [454] Ismay, Memoirs of Lord Ismay , 127. . Дым сигары клубился над его головой, придавая ему сходство с «курящимся вулканом» [455] Gardner, Churchill in Power , 47. , по мнению французского военного министра. Французские официальные лица сказали ему, что их военные планы не предусматривают стратегического резерва солдат и им некого вводить в бой. Пораженный, он переспросил, верно ли понял. «Я был ошеломлен», – напишет он позже [456] Churchill , The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour , 47. . Возможно, он вспомнил собственное наблюдение после Первой мировой войны: «Во всех битвах от главнокомандующего обычно требуется две вещи: первое, разработать хороший план для своей армии и, второе, обеспечить надежный резерв» [457] Winston S. Churchill, Painting as a Pastime (Greensboro, N. C.: Unicorn Press, 2013), 48. . Высшие военные чины Франции провалили оба этих пункта.

Черчилль был полон решимости не повторять их ошибок. «Мы возьмем Германию измором, – поклялся он французам в тот день. – Мы уничтожим ее города. Мы сожжем ее поля и леса» [458] Gardner, Churchill in Power , 47. .

В своих мемуарах он уделит больше 200 страниц описанию того, как французские лидеры сдали свою страну, поскольку были разделены, дезориентированы и дезорганизованы. Он заключил, что французы были «разрушены» своим «настроем исключительно на оборону». Поэтому он неустанно подстегивал собственных генералов и адмиралов во время войны. «Мы должны пытаться одолеть умственную и духовную покорность воле и инициативе врага, от которой страдаем», – объявил он [459] Churchill, The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour , 243. .