Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Рэй уже ушёл на работу, когда мы добрались домой, и я поставила чай.

— Ну, — сказала я беззаботно, как только могла, — здесь есть что–нибудь, что ты бы хотел забрать?

— Я ничего не собираюсь забирать отсюда, — сказал он, и глаза его были полны слёз, — кроме тебя.

— Кто–нибудь в Нью–Йорке знает, что ты здесь? — произнесла я, стараясь изо всех сил не разрыдаться.

— Я им вообще ничего не говорю, — сказал он, опустив голову, его тело, казалось, обмякло.

— Почему ты не вернулась ко мне в Нью–Йорк?

— Я не могла, Джими.

— Почему? Мы вернёмся, всё будет хорошо, всех этих людей уже давно нет.

— Нет, Джими, — внезапно вырвалось у меня, — прошлого не вернуть. Многое изменилось.

Он продолжал настаивать, но ему не удалось заставить меня передумать. Я стремилась к совершенно другому, прочь от всех этих увечий и сумасшествий. Многие из наших друзей разбились на пары и уже не торчат в клубах, как прежде, где зародились и окрепли наши отношения, и оставаться с Джими у меня больше не было сил.

Я объяснила ему, что теперь ему здесь оставаться нельзя и что я забронировала ему номер в Лондондерри. После ещё двух дней тщетных попыток уговорить меня, он, наконец, понял, что меня не сдвинуть и сдался. В один из дней он поджемовал в какой–то студии со Стивеном Стиллзом и Грэмом Нэшем и повеселел. И на другой день позвал меня пройтись с ним по магазинам и купил мне сапоги из змеиной кожи. В день расставания мы выглядели, как старые друзья, и у меня отлегло от сердца. Казалось, он проникся тем, что произошло, тем, что всё завершилось к лучшему. Но на всю жизнь мы так и остались частичками друг друга. В конце недели он вылетел обратно в Штаты.

Почти всё из своих вещей он оставил на Брук–Стрит. Так что, когда пришло время переезжать, мне пришлось решать, что взять с собой, а что оставить. Буфет был весь исписан Джими картинами, навеянными кислотой. У меня не было никакой идеи, что с ним делать, поэтому я взяла только то, что мы раскрашивали вместе с ним. Мне и в голову не могло прийти, что через некоторое время это всё приобретёт такую ценность.

В июле 1970 года мы с Рэем переехали в Чисвик и поселились в небольшом уютном доме с террасой. Я научилась водить машину, поступила на работу и наслаждалась жизнью. Я блаженствовала в роли молодой жены и добропорядочной горожанки, когда месяц спустя или чуть больше не раздался звонок. Звонила Энджи.

— Я в Лондондерри, — в голосе чувствовалась паника, — с Джими.

— Джими здесь, в Лондоне? — удивилась я, не имея ни малейшего представления о его намерениях, ведь уже шесть месяцев мы с ним не разговаривали.

— Он здесь, и хочет выступить на фестивале на острове Уайт. Он невменяем. Кати, нам нужна твоя помощь. Он выкинул нас из спальни, заперся и не пускает нас, а там осталась вся наша одежда. Он кричит, чтобы мы убирались прочь, но мы в номере, как в ловушке. Мы все вместе веселились, но затем он, вдруг, вышвырнул нас вон. Ты единственная, кого он послушает.

Я взяла такси, доехала до Парк–Лейн и поднялась в номер. Энджи и ещё одна девушка, завёрнутые в покрывала, ждали в гостиной, похожей на потерпевший крушение самолёт. Сломанные торшеры, перевёрнутые столы, кругом битое стекло, на всём были следы гнева, думаю, Джими был здорово чем–то расстроен.

— Что случилось, Джими? — спросила я.

— Что случилось, Кати? — прогудел он, как если бы я неожиданно вернулась из магазина, где собиралась надолго засесть и произвести опустошение.

— Энджи и этой девушке нужна их одежда, — сказала я. — Они боятся войти.

— Отдай им их одежду, и выпроводи.

Я сгребла одежду и отнесла им в гостиную. Я смотрела, как они одеваются, и думала, как хорошо быть замужней женщиной. Я так далеко была от того, в каком состоянии они сейчас находились. Они ушли, а я вернулась в спальню, посмотреть, смогу ли я чем–нибудь помочь Джими. Я присела на край кровати и приложила холодное влажное полотенце к его раскалённому лбу, в надежде сбить температуру. Похоже, он здорово простудился, сопел и жаловался, что его знобит. Черты лица обострились, и кожа приобрела сероватый оттенок, он действительно заболел. Может грипп? Вспоминая прошлое, я скажу, что он страдал от, так называемых, имитационных симптомов, хотя я не вполне уверена, в чем заключалась их причина.

Я сделала всё, чтобы он успокоился и заснул. Возвращаясь домой, я чувствовала огромное облегчение, что побыла так недолго участницей произошедшего скандала, я чувствовала радость от того, что смогла чем–то ему помочь и ещё большую радость, что мои ноги уносили меня подальше от этого кошмара. Заболевшая суперзвезда, лежащая на кровати в гостиничном номере, это не тот Джими, в которого я влюбилась и которого я полюбила четыре года назад. Вся его нежность, всё его очарование растворились в наркотиках и ежедневных психических напряжениях. Его было не узнать.

Пару недель спустя я пробиралась в сумерках сквозь модные ряды благоухающих кишок Кенсингтон–Маркета, когда Джими подошёл ко мне сзади и обняв произнёс:

— Я остановился в Камберленд—Отеле, — сказал он мне, — почему бы тебе не заскочить ко мне и не сказать «привет»?

— О.К., — ответила я, — загляну обязательно.

Но я знала, что делать этого не буду. Многие годы, прошедшие со дня его смерти, я винила себя, что может быть я могла бы повернуть всё иначе. Но теперь я понимаю, что его всё равно сейчас бы не было с нами.

На следующее утро Мэдлин позвонила мне домой, мой друг поднял трубку.

— Спроси, может она перезвонить чуть позже, — сказала я, так как была чем–то занята в этот момент.

Но через мгновение он вернулся:

— Она говорит, что это очень срочно.

Я взяла трубку, что–то проворчав в ответ.

— Ты сидишь? — услышала я вопрос.

— Нет, а что? — ответила я и рассмеялась.

— Возьми стул.

— Что? Ну, говори скорее, — я почувствовала беспокойство от её голоса.

— Возьми стул и скажи мне, что ты села.

— О.К., — и через пару секунд, — я села.

— Я только что услышала по радио, Джими умер прошлой ночью.

Я молча положила трубку. Я кинулась купить Evening Standard, тут же пробежала глазами все новости — ничего. У меня отлегло. Мэдлин могла и перепутать.

— Это свежий номер? — спросила я у продавца.

— Нет, свежую обычно привозят в три.

Пачки упали на панель, статья занимала всю первую страницу. Джими мёртв. Передозировка. Захлебнулся рвотой. Журналисты ликовали: такой конец ждёт каждого, такого же как Джими, кто пренебрежёт существующим социальным строем. Звучит как мораль из детской сказки про плохишей.

Я читала и перечитывала эту статью, стараясь вникнуть, что же произошло на самом деле. Но ничего не могла понять. Я начала думать, как бы развернулись события, если бы я откликнулась на его предложение, и пришла бы к нему в отель прошлым вечером. Накачался ли он наркотиками, если бы я там была, или нет? Только бы я знала, зачем он меня звал! В газете одни догадки. Я не могла поверить, что его уже нет. Мы могли оставаться друзьями на всю жизнь.